― Вы думаете, она его застрелила?
― У меня нет оснований так думать. Хотя это вероятно. Любая дама потеряет терпение, если кавалер семь лет ни на что не может решиться.
― Она была здесь в день его исчезновения?
― Откуда я могу это знать? Я видел в домике свет. Но с ней самой не встречался давно. У меня сложилось впечатление, что этим летом они часто сюда наезжали, практически каждую субботу.
― А раньше?
Он прислонился к запечатанной двери и задумался, скрестив на груди худые загорелые руки.
― Могу сказать, что их визиты не были продолжительными. Впервые Бесс появилась здесь летом сорок третьего, и тогда я с ней познакомился. Я захотел ее нарисовать. Чарльз приревновал и больше при ней меня не приглашал. Потом она исчезла до сорок пятого, когда Чарльз демобилизовался. В следующие два или три года я видел ее издалека довольно часто. Осенью сорок восьмого Чарльз вернулся в Гарвард изучать право, и я не видел их до нынешней весны. Возможно, она жила с ним в Кембридже. У Чарльза я о ней никогда не спрашивал.
― Почему?
― Я уже говорил, что он ревнив и скрытен в том, что касается его личных дел. Частично это вина матери. У миссис Синглтон строгие взгляды на отношения полов, если не сказать больше.
― Значит вам неизвестно, откуда она взялась, куда пропала, что делала в Арройо-Бич, кто ее муж?
― На все эти вопросы вынужден ответить отрицательно.
― Можете ее описать?
― Если найду слова. Это была юная Афродита, веласкесовская Венера с нордической головой.
― Пожалуйста, поищите слова попроще, мистер Уайлдинг.
― Северная Афродита, встающая из балтийских волн. ― Он улыбнулся своим воспоминаниям. ― Чистое совершенство, пока молчала. А когда открывала рот, становилось до жути ясно, что она изучала английский, если это можно назвать английским, в среде натуральных варваров.
― Насколько я понял, она была голубоглазой блондинкой далеко не голубых кровей.
― Синие балтийские глаза, ― упорствовал он. ― Волосы как колосья молодой пшеницы. Изобразить в красках, получится чересчур картинно. Но я тогда просто загорелся написать ее «ню». ― Его глаза выжигали в воздухе обнаженную фигуру. ― Только Чарльз и слышать об этом не захотел.
― Можете нарисовать ее по памяти?
― Могу, если захочу. ― Он пнул землю, как норовистый мальчишка. ― Человеческий материал меня давно не интересует. Теперь меня занимает только чистое пространство в лучах постижимого сияния природы. Вы улавливаете мою мысль?
― Не улавливаю.
― Во всяком случае, я не использую свое искусство ни в каких целях и никому не позволяю использовать.
