— Чем занимаешься?
— Да так, починяю машины, — ответил Леонтьев. Он, действительно, ремонтировал с напарником «жигули» и старые иномарки в своем гараже.
— Зачем? — удивился Смоляницкий.
— Михаил Семенович, ну и вопросы ты задаешь! «Зачем?» Чтобы есть.
— Ты же писатель.
— Кому сегодня нужны писатели!
— Мне. Не хочешь написать детектив?
— Никогда не пробовал.
— Производственные романы строгал?
— Было.
— Детектив — тех же щей. Только не про железки, а про трупы, ментов и бандитов. Потянешь. Платить буду хорошо. Но издавать как Незванского. Согласен?
— А что? Можно попробовать.
Попробовал, пошло. И поначалу даже было интересно. Единственное, что Смоляницкого не устраивало: мало секса. С экшеном все в порядке, а секса мало.
— Михаил Семенович, о чем ты говоришь? Какой секс? — отбивался Леонтьев. — Героя вот-вот убьют, ему не до секса. Не стоит у него, понимаешь?
Смоляницкий не настаивал, но изрекал:
— У настоящего мужчины всегда стоит.
По себе судил. У него, как и у Паши Акимова, насчет этого дела никогда не ржавело. Даже в его шестьдесят. Но молодые писательницы, авторы иронических детективов в духе Донцовой и женских романов а-ля Даниэла Стил, крупно ошибались, считая, что рискованные мини-юбки помогут им протолкнуть свои опусы в печать. Бывало, что любвеобильная натура Смоляницкого поддавалась соблазну. Но дальше ужина в ресторане и ночи в загородном элитном пансионате дело не шло. Мухи отдельно, котлеты отдельно. Он все же был писателем и умел отделять словесный поп-корн от нормальной прозы.
Показательна была история его развода с Ирмой Ковалевой. С ней произошло то, что нередко происходило в советские времена с редакторами, вынужденными дотягивать или полностью переписывать «секретарскую» прозу. Невольно рождалась мысль: «Господи, какое говноЯ могу не хуже». Ирма начала писать рассказы. Получалось не хуже. Изредка их публиковала «Литературная Россия», потому что никто не хотел портить отношений с редактором отдела прозы «Современника», вдруг пригодится? Когда Смоляницкий создал «Парнас», она подготовила сборник и потребовала его издать.
— Издам, — пообещал он. — На «Гейдельберге». Десять экземпляров тебе хватит?
— Издеваешься?
— Ладно, двадцать.
Ирма вспылила:
— На кой черт мне муж-издатель, который меня не издает?
Смоляницкий не остался в долгу:
— А на кой черт мне жена-графоманка?
Слово за слово. Так и дошло до развода. Ирма могла простить (и прощала) мужу кобеляж. Но неуважения к своему творчеству простить не могла. В этом смысле, она была настоящей писательницей.
