— Нет.
— А тогда зачем они нужны? Дальше. С Рогова взяли подписку о невыезде? Взяли. О каком Лондоне может идти речь? Он что, не понимает, что после этого может оказаться в СИЗО? А вот еще ляп. Рогов спрашивает жену, слышала ли она о художнике Егорычеве. Она говорит «нет». Как же нет? Она сама приводила его в офис Рогова и рекомендовала как талантливого художника. Но главное не в этом. Ты не прочувствовал ситуацию. Рогов знает, что Егорычев был любовником Ирины?
— Подозревает.
— Нет, Паша. Такие люди ничего не предпринимают, пока не имеют точной информации. Знает.
— Откуда? Следил за ней?
— Мог и следить. Ревность — не шутка. «Стрелы ее — стрелы огненные». Или нанял частного детектива. Не важно, как узнал. Главное — знает. Теперь Ирина. Она догадывается, что муж подозревает ее в измене? Не может не догадываться. Что-то изменилось в их отношениях. Женщины это чувствуют.
— Почему же он сразу не послал ее подальше?
— Ты сам на это ответил. Потому что не хочет ее потерять. В этом драматургия сцены. Она пытается понять, что Рогову известно. А ему важно увидеть, как она отреагирует на самоубийство любовника. Если это для нее потрясение, значит, он ее потерял.
— И как она реагирует?
— Равнодушно. Для нее это прошлое. И такое, о каком не хочется вспоминать. Рогов видит это. Он доволен, все хорошо. Понял, какой должна быть эта глава?
— На вас не угодишь, — буркнул Акимов. — Понял. А за вами Ирина. Посмотрим, как вы справитесь с женской психологией.
— Мне и самому интересно, — усмехнулся Леонтьев.
* * *
«Ирина не понимала, почему сказала майору в отделении милиции, что этот парень, покореживший дверцу „мазды“, ее любовник. Позабавила его ершистость, за которой угадывалась душевная беззащитность. Было забавно и в то же время лестно (она отдавала себе в этом отчет) выступать в роли светской львицы, ловить восхищенно-завистливые взгляды и торговок в Камергерском переулке, и дюжих милицейских сержантов, и дежурного майора. Положение обязывало не мелочиться. Тем более что получить с этого художника хоть какие-то деньги за ремонт машины вряд ли было реально. Не судиться же с ним.
— Садитесь, Репин, — предложила она, когда они вышли из отделения. — Куда вас подбросить?
— К метро, — буркнул он. — Только я не Репин. И не Иннокентий.
— Кто, если не секрет?
— Константин. Константин Егорычев.
— Хватит злобиться, Константин Егорычев, я вам ничего не сделала. Вы правда художник? — спросила Ирина, ловко ввинчивая „мазду“ в плотный поток машин.
