— А то! — ответила она. — Но неудачно.
Таня была из-под Ярославля, закончила Московский институт культуры, работала методистом в Ярославском областном Доме народного творчества. Стало скучно. Сейчас — повариха в мостоотряде, в бригаде на строительстве малых мостов и водопропускных гидротехнических сооружений.
Так вот почему она стеснялась своих рук, понял Лозовский.
— Разве поварихи бывают победителями соревнования? — недоверчиво спросили из зала.
— Недопонимаете! — вмешался Николай. — Повариха на стройке — второй человек после прораба!
— И вас тоже фотографировали у Знамени Победы? Как это было? Расскажите.
Лозовский напрягся. Но Таню вопрос не смутил.
— Ну, как? Привезли в Кремль, завели в Георгиевский зал, построили. Впереди старенького маршала посадили. И сфотографировали. Вот и все.
Лозовский мысленно поаплодировал.
— Спой какую-нибудь бамовскую песню, — предложил он, чтобы увести разговор от скользкой темы.
— Обязательно спою. Но сначала я спою песню о журналистах. Для вас, Володя. Если бы не вы, мы бы сейчас мерзли в аэропорту. Вы очень трогательно о нас заботились.
Она подстроила гитару, потом движением руки поправила волосы так, что косая прядь закрыла пол-лица, придала ей загадочный, какой-то кафешантанный вид, и взяла первые аккорды.
Шеф отдал нам приказ: лететь в Кейптаун.
Говорят, там цветет зеленый маун.
Не лучше ль сразу пулю в лоб и делу крышка,
Только смерть, говорят, не передышка.
Лозовский почувствовал, что краснеет. Он ощущал себя, как человек, которому прилюдно напомнили, каким он был в ранней прыщавой юности. Эту дурацкую песню с идиотским, никому не понятным «зеленым мауном» вдохновенно горланили первокурсники журфака МГУ на пьянках в общаге на проспекте Вернадского, представляя себя эдакими флибустьерами от журналистики, а утром ехали сдавать зачет по теории партийной печати. Там она проходила, а здесь была неуместна, как душевный стриптиз. Но Таня нашла верный тон, подмигнула Лозовскому и спустилась в зал, пошла между рядами, покачивая бедрами. Прямо как певичка в баре Кейптауна.
Черная моль, ебтыть.
С красными, грубыми от работы на бригадной кухне руками.
Шепчут губы твои в дыму нечистом,
Говорят, нет любви для журналиста…
Секретарь райкома засмеялся и сказал Лозовскому и директору школы:
— Интересная девочка. Пойдемте покурим.
Директор провел их в свой кабинет, плотно прикрыл дверь и достал из сейфа бутылку коньяка.
— Сорок второй мой выпуск, — проговорил он, разливая коньяк по граненым стаканам. — Давайте за то, чтобы им жилось лучше, чем нам.
