Аналогичную ситуацию мы разбирали выше, когда пытались дать логическое определение общественного закона, а потом перешли к накоплению определений закона, подсказанному социальной эволюцией. Так мы уже, по сути, опробовали социально-философский «ключ», открывающий путь к пониманию социальных форм.
В случае анализа общих и особенных аспектов бытия социальных систем этот подход означает следующее. Общность и особенность общественных образований складывается из их взаимодействия. Возможность сопоставления (или противопоставления) народа и страны, племени и государства, общества и общества, культуры и культуры возникает только при условии возможности хотя бы слабого их взаимодействия. Взаимодействия между обществами формируются постепенно в ходе социальной эволюции, характер их меняется. И если в «начале» человеческой истории можно говорить лишь о слабых взаимодействиях отдельных обществ и их «параллельной» эволюции, то затем возникают более тесные связи, образующие некую общность регионального развития, соответствующие мерки для определения сходств и различий между обществами, государствами, культурами.
К. Ясперс, например, выделяет исторический интервал с 800-х по 200-е годы до н.э., по его терминологии — «осевое время», когда в Китае, Индии, Греции, Иудее, Иране происходит достаточно четкая дифференциация практических и мыслительных форм, когда в каждом из этих регионов создаются свои (но во многом сходные) категории, учения, понятия о бытии «в целом», о человеке и его жизненных возможностях [1].
1 Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991. С. 32.
Так закладываются основы для соизмерения разных обществ и культур, хотя единства истории фактически не возникает, поскольку далеко не все страны и регионы реально связаны.
Вопрос об единстве истории возникает тогда, когда устанавливаются сильные — политические, экономические, технологические взаимодействия между всеми «сегментами» мирового социального пространства. Это происходит во второй половине второго тысячелетия н.э.
В системе сильных социальных взаимодействий, образовавших единое поле социального пространства, возникают общие измерения различных аспектов бытия людей. Тогда-то и обостряется вопрос о соотношении общих и особенных моментов в развитии отдельных социальных систем и культур.
В конце XIX в., когда наметились контуры будущего социального мира, практически обозначилась проблема развития особых культур и локальных цивилизаций. В плане теоретико-методологическом и социально-философском эта проблема проявилась в перенесении акцентов с трактовки общих тенденций на описания отдельных цивилизаций, их этнической, религиозной, культурной специфики. В работах Н. Данилевского, а затем и О. Шпенглера и А. Тойнби социальный процесс представал как развитие не связанных, по сути, больших общественных систем, функционирующих по своим особым законам. Если в универсалистских моделях (типа догматического марксизма) различия особых цивилизаций механически сводились к некой общей логике социального процесса, то в моделях локальных цивилизаций действовала скорее логика трактовки общественной системы как организма, переживающего этапы роста, зрелости, дряхления. Так, у О. Шпенглера особая культура (например, Европа) переживала стадию органического становления своих функций и структур, обеспеченного полным напряжением сил и личностным развитием индивидов. Затем культурные функции отделялись от творческой энергии индивидов, оформлялись в структуры и стандарты цивилизации; они продолжали действовать как будто по инерции, тиражируя сознание и поведение людей, но постепенно расходуя и фактически изживая энергию существования цивилизации. В этой модели культура и цивилизация фактически оказываются разными фазами — становления и угасания — большого общества [1]. История же в целом представляется одновременным и последовательным существованием десятков обособленных социальных организмов, каждый из которых живет своей специфической жизнью. Сохранение или угасание таких обществ определяется их собственными культурными ресурсами; внешние влияния могут быть только «механическими», то есть либо не затрагивающими их особую форму, либо разрушающими ее.
