Ханн беспокойно заерзал на стуле.
— Все еще обещают. Как только условия станут более стабильными…
— А когда это произойдет?
— Не знаю. Думаю, это все красивые фразы.
— А что можно сказать о коммуне на Марсе? — спросил Сид Хатчетт. — Она внедряет своих агентов на Землю?
— Об этом ничего не могу сказать, — промямлил Ханн. — Мы мало знаем о том, что делается на Марсе.
— А каков сейчас общий валовой продукт планеты? — хотел знать Мэл Рудигер. — Какова тенденция? Он все еще на одном и том же уровне или начал уменьшаться?
Ханн задумчиво потянул себя за ухо.
— Думаю, что он медленно понижается. Да, понижается.
— А каков теперь индекс? — спросил Рудигер. — Последние данные, которыми мы располагаем, относятся к семьдесят пятому году. Тогда он составлял девятьсот девять. Но по прошествии четырех лет…
— Сейчас он, наверное, примерно восемьсот семьдесят пять, — сказал Ханн. — Точнее не помню.
Барретта поразило, что экономист имеет столь смутное представление об основных статистических данных. Разумеется, он не знал, сколько времени Ханн провел в заключении перед ударом Молота. Может быть, ему просто неизвестны последние цифры? Это на некоторое время успокоило его.
Чарли Нортон сделал решительный жест своим узловатым указательным пальцем.
— Скажите, какие основные законные права есть у граждан? Существует ли неприкосновенность личности, жилища? Можно ли собирать на кого-либо улики по информационным каналам, не ставя обвиняемого в известность?
На это Ханн ничего не смог ответить.
Рудигер спросил о столкновении в вопросах управления погодой. Пробивает ли все еще этот вопрос от имени граждан мнимое консервативное правительство освободителей, посвятившее себя защите прав угнетенных?
Ханн в этом не был уверен.
И вообще он ничего не мог толком рассказать о деятельности судебных органов, не знал, восстановлены ли их права, которые были отобраны по декрету восемьдесят первого года. Он никак не мог прокомментировать предложения по сложному вопросу контроля за численностью населения. Он был плохо знаком с налоговой политикой нынешнего правительства. По сути, в его высказываниях не было никакой проверенной информации.
Чарли Нортон подошел к молчаливому Барретту и проворчал:
— Он ничего не говорит мало-мальски стоящего. Первый человек у нас за шесть месяцев и такой бирюк. Будто закрылся дымовой завесой. Или он не говорит нам того, что знает, или на самом деле не знает ничего.
— Может быть, он просто бестолковый? — предположил Барретт.
