— Я — Ангелон, — поет Ангелон. — Я — любовь.
Ти поет:
— Я — ты. Я — любовь.
— Я — любовь, — поет Хенмер. — Я — Хенмер.
— Я — Серифис. Я — любовь.
— Я — Брил.
— Я — Ангелон.
— Любовь.
— Нинамин.
— Я — любовь.
— Серифис.
Его тело расширяется. Он становится сетью чудесных медных проволочек, обхватывающих всю планету. У него есть длина и ширина, но нет веса.
— Я — Нинамин, — поет Нинамин.
Планета раскалывается. Он проникает в нее.
Он видит все.
Он видит насекомых в своих норках и ночных слизняков в их тоннелях, он видит корни деревьев, кустов и цветов. Они изгибаются, растут, шевелятся, он видит подземные камни и глубокие уровни. В зеленой коре сверкают драгоценные минералы. Он видит ложа рек и дно озер. Он может дотронуться до всего и его трогает все. Он — спящий бог. Он — возвращающаяся весна. Он — сердце мира.
Он спускается ниже, в глубинные слои, где целые озера нефти, грустно просачиваются сквозь слои безмолвных песков, он видит, как возникают и разрушаются золотые самородки, и погружается в ясный чудесный блеск сапфиров. Вот он плывет в ту часть планеты, которая стала домом для одного из следующих за ним поколений и скользит в пустынном безмолвии улиц по чистым, просторным туннелям, где выступают послушные машины, готовые услужить ему при малейшей необходимости.
— Мы — друзья человека, — говорят они ему, — и мы помним наши древние обязательства.
Планета содрогается, на какое-то мгновение ловушка времени приоткрывается, и он видит город вновь заселенным: высокие спешащие смертные заполняют его коридоры, бледные, с неподвижными лицами они не очень отличаются от людей его времени, лишь тела их более вытянутые и хрупкие. Без сожаления он минует их уровень. Вот и сверкающая магма; вот внутреннее пламя. Не остыла еще, старушка? Нет, не очень. Я теперь без Луны и мои моря сместились, но под коркой я все еще пылаю. Друзья все время рядом с ним.
— Я — Брил, — шепчет Серифис.
— Я — Ангелон, — говорит Ти.
Теперь они все мужчины, он это ясно видит. Они пришли сюда оплодотворить Землю? Поднимаются клубы голубого пара и скрывают его товарищей, он движется вперед один, проплывая сквозь порфир и алебастр, сардоникс и диабаз, малахит и кремний, словно иголка пронзая земные слои, и наконец достигает поверхности. Он выбирается наверх. Наступила ночь, его усталые друзья лежат в амфитеатре, их тела украшены роями гудящих золотых ос. Трое мужчин и три женщины. В своем подъеме Клей обнаруживает, что может ходить по воздуху. Он поднимается на высоту примерно тридцати футов и, улыбаясь, делает огромные шаги. Как это просто! Он едва ощущает расстояние между ним и землей! Да! Да! Да! Он проходит весь амфитеатр. Он позволяет себе спуститься, его ноги почти касаются кустов, затем снова поднимается в вышину. Шаг, шаг, еще шаг. Стоит быть выброшенным на бог знает сколько миллионов лет вперед, чтобы ходить по воздуху не в той неуловимой бестелесной форме, как раньше, а в своем собственном теле.
