– Уж мы туда не подем! – говорил Иван Павлу, показывая рукой в ту сторону, откуда они пришли.
– Пусть тятька идет, а мы нет.
– А Агашки не жалко? – спросил Павел Ивана.
– Ну ее к чертям! Здесь смотри, девки-то.
– Баские, а там што…
– А ты, Пашка, не отставай от меня.
– Ты не отставай. Вместе лучше.
– Мы с тятькой не подем… и с мамкой не подем.
– Куды подем?.. Подем ошшо… Часто им доставались колотушки от бурлаков за любопытство и за то, что они не давали насобираемого хлеба, которого у них было всегда больше, потому что им меньше отказывали. Они вывертывались от бурлаков и ругали их так же, как и большие. На ругань не обращалось внимания ни отцом, ни прочими бурлаками, так как бранное непечатное словцо было для всех обыкновенным, как в дружеской беседе, так и при удивлении, и как ласка; им выражалась и злость, и досада, и радость. Бранными словами даже ночью бредили спящие бурлаки. Своего отца Павел и Иван не боялись и не слушались. Скажет он им: «Подите хлеб сбирать!» – один из них и говорит: «Поди сам сбирай!» Он их обругает, а они ему язык кажут. Он их бить, а они барахтаются.
– Ах, черти! – ворчит Пила. – В меня вы, стервы, уродились, сильные будете… – Пила даже радовался, что ребята его умеют драться, и всегда отнимал у них хлеб с бою, причем, конечно, ребятам больно доставалось. О Матрене нечего сказать. Она постоянно сидела или лежала на полатях да говорила с хозяйкой, большею частию о подлиповцах и Апроське. XVII На пятый день Пила увидел в толпе прибывших вновь крестьян своих однодеревенцев, Елкина и Морошина, прозванных по-подлиповски Елкой и Морошкой. Пила обрадовался. До сих пор он редко вспоминал подлиповцев, даже стал забывать Апроську.
– Вот они! – весело вскричал Пила Сысойке. – Ах вы лешие! бурлачить?
– Бурлачить.
– А пошто?
– Да Пилы нет, што за жизнь, – говорил Морошка.
– А ребята как?
– Баба в городе осталась и ребята с ней.
– Есть деньги?
– Есть.
– Украл?
– Украл.
– Ах, леший, леший! А со мной-ту что было, ужасти! – Пила начал рассказывать, как его избили, и повел своих однодеревенцев в питейную лавочку.
– Уж мы все знаем, – говорили прибывшие подлиповцы.
– Ну, ошшо не все померли? – спросил Пила Морошку. – А Агашка жива?
– После твоей Апроськи парень да девка Тычинки померли… Агашка ушла с бабкой, – куды-то в дом робить взяли.
– Ишь ты… А поп?
– Што с ним… Да я, почсь, и не видел его.
– А как… сам зарыл?
– Сам.
– Ну, теперь кто там у те?
– Да жена.
– А околиет?
– Пусь.
