Пристально покосившись на Хоукмуна, Ноблио продолжил чтение, сопровождая слова выразительными жестами:
Нет, с кораллом целоваться
Было б делом невеселым,
Так же, как лобзать гвоздики
Сладостно лишь разве пчелам.
Очи зарятся на деньги,
А уста подарков просят,
И, однако виршеплеты
Без конца их превозносят.
– Вам дурно, милорд? – наклонившись к Хоукмуну, обеспокоенно спросила Иссельда.
– Нет, спасибо, со мной все в порядке.
Он обеспокоился, не прогневал ли чем-нибудь владык Гранбретании и не дали ли они жизнь Черному Камню. Все плыло у него перед глазами…
А ведь есть тихони-бедра,
Есть бессребреницы-ляжки,
Коим не присущи зависть
И спесивые замашки.
Вот кому за бескорыстье
Посвящать должны поэты
Оды, стансы, и канцоны,
И романсы, и сонеты.
Теперь перед глазами Хоукмуна стояла только фигура и лицо Ноблио. Он не слышал ничего, кроме ритма и рифм поэмы. Их очарование поражало его. Даже если предположить, будто Ноблио действительно решил околдовать его… Но непонятно, зачем это могло ему понадобиться…
А рубинам ненасытным
И сапфирам завидущим
Лишь презренье вместо гимнов
Пусть достанется в грядущем.
Алчные уста, о коих
Приторный несете вздор вы,
Называть бы надлежало
Устьями бездонной прорвы.
У Хоукмуна вырвался судорожный вздох, как у человека, неожиданно угодившего в ледяную воду. Иссельда коснулась рукой его мокрого от пота лба. В ласковых глазах ее читалась тревога.
– Милорд…
Хоукмун смотрел на Ноблио, словно завороженный… Сидевший напротив фон Виллах ударил кубком по столу.
– Полностью согласен. Почему бы лучше не прочесть «Битву в горах»? Это прекрасное…
Глазки, в коих блещет жадность,
Это язва моровая,
Зубки, рвущие добычу, —
Хищная воронья стая.
Разорительны прически,
Так что волосы…
Хоукмун смутно ощущал прикосновение Иссельды, но ее слова звучали для него пустым звуком. Не отрываясь, он смотрел на Ноблио и слышал только его. Бокал выпал из руки герцога. Ему стало дурно, но граф Брасс, сидевший рядом, даже не пошевельнулся, чтобы прийти ему на помощь. Он взглянул сперва на Хоукмуна, затем на Ноблио, и в глазах его мелькнула едва уловимая насмешка…
Даже черные, как сажа,
Могут зваться золотыми.
Знай: слагая гимны зубкам,
Не вкусишь ты жизни мирной,
Тощей стервой поперхнешься
Или будешь съеден жирной.
Вскочив на ноги, Хоукмун попытался что-то сказать Ноблио, но тут же рухнул на стол, опрокинув бокал.
– Он что, пьян? – с нескрываемым презрением вопросил фон Виллах.
– Ему дурно! – вскричала Иссельда. – Он болен!
