Он взглянул на часы — три пятнадцать. Идти домой еще слишком рано.
И его ждала работа. Завтра он перейдет в другой кабинет, но сегодня нужно работать здесь.
Он взял папку Дженкинса и уставился на нее. Большая охота, как сказали два сумасшедших фабрикатора. Мы зададим ему жару, сказали они.
Он раскрыл папку и пробежал глазами несколько первых страниц, слегка вздрагивая.
Для непритязательного вкуса, подумал он.
Он вспомнил Дженкинса — огромный, массивный брюнет, ревевший так, что трясся кабинет.
Ну, может, он примет это, подумал Блэйн. Во всяком случае, это то, что он просил.
Он сунул папку под мышку и прошел в приемную.
— Мы только что прослушали слово, — сказала Ирма.
— Вы имеете в виду о Гизи?
— Нет, о Гизи мы слышали до этого. Нам всем тяжело, я полагаю, все любили его. Но я имею в виду слово о вас. Это сейчас повсюду. Почему бы вам не сказать нам сразу? Мы думаем, это прекрасно.
— Ну, спасибо, Ирма.
— Мы поцелуем вас.
— Ты очень добра.
— Почему вы держали это в секрете? Почему вы не сказали нам?
— Я и сам не знал до сегодняшнего утра. Вероятно, я был слишком занят. Затем меня вызвал Гизи…
— Эти головорезы все здесь перерыли, перетряхнули все мусорные корзинки. Я думаю, они покопались и в вашем столе. Что им было нужно?
— Просто любопытство. — Блэйн вышел в холл, и с каждым шагом по спине полз холодок страха.
Он знал это, конечно, и прежде, когда Феррис сухо сказал об умении быстро думать, но теперь это утвердилось окончательно. Не оставалось никаких сомнений в том, что Феррис знал, что он лжет.
Хотя, может быть, в этом даже было какое-то достоинство. Он лгал и блефовал моментально, в своей классической манере, поскольку Блэйн был хорошим руководителем, способным понимать, поскольку с ним можно было вести дела.
Но может ли он блефовать и дальше? Может ли он, Блэйн, быть достаточно стойким?
Спокойно, сказал себе Блэйн, не дергайся. Будь готов уклониться от ударов, но не показывай виду. Сделай выражение игрока в покер, сказал он себе, выражение, с которым ты обычно встречаешь клиентов.
Он тяжело ступал, но холодок страха прошел.
Пока он спускался по лестнице в помещение Мирт, старая магия вновь охватила его.
Она стояла там — огромная машина Сновидений, последнее слово в фабрикации воображения человека с самой буйной фантазией.
Он молча стоял и чувствовал величественность и умиротворение, почти нежность, которую испытывал всегда — словно Мирт была какой-то Богоматерью, к которой можно прийти для понимания и защиты, не нуждающейся ни в каких вопросах.
