Играй мне. Играй мне, зная, что на свете есть вещи важнее. Играй мне, зная, что я слышу тебя. Зная, что я не слушаю. Играй. Ты найдешь смысл выше меня. В жизни есть смысл выше меня. Выше любви. В жизни есть истина. Ты найдешь ее, как нашел ее я. В малии. Одно я знаю точно – на мне жизнь не кончается. Она только начинается. Ты пойдешь дальше и выше. Я – это не самое важное, что есть у тебя.
Сейчас музыка важнее, чем я. -….мсье Розетт, вы часть моей музыки… та часть, которой мне не хватало…
– Но я же у тебя есть! Так в чем проблема? Разве стены – это преграда? Разве Франс – это преграда? Что может стать преградой? Пусть твоя музыка звучит на весь мир! Пусть я буду звучать где-то между ее строк. Мое сердце будет помнить и слышать. Слушать не обязательно. Пусть это будет нашим секретом – что ты играешь для меня.
"А однажды утром ты проснешься и поймешь, что Эрик Розетт для тебя в прошлом и ты играешь не для него, а для какой-нибудь красавицы Марии… Мне будет грустно, но у меня будет Франс. Я только надеюсь, что к концу своей жизни ты будешь не так одинок, Шопен…" Лоренс смотрит на меня и утирает слезу рукавом.
– Вы говорите так… тяжело, Мсье Розетт…
– Эрик. Зови меня просто Эрик.
Его глаза сияют. Он медленно повторяет:
– Эрик… – и улыбается. Но улыбка снова меркнет. – Мне одиноко. Мне страшно.
Рядом со мной никого не было. Не было так близко, как были вы. Но теперь у меня нет и вас, потому что вы принадлежите Франсу.
– Мальчик мой, я никому не принадлежу. Разве что Богу. Я рядом с тобой. Я буду рядом с тобой, пока ты этого хочешь. Ты совсем не один. Франс тоже за тебя очень волнуется. Ему очень понравилось, как ты играешь… И Николя тоже… и еще много кто найдет в твоей музыке вдохновение, смысл и истину…
– Мсье Розетт… Эрик… вы возлагаете на меня слишком большие надежды… И я…
– Тсс… не надо ничего говорить. Не надо мне возражать. Улыбнись. У тебя очень красивая улыбка, Лоренс, mon cher. Улыбнись и успокойся. Я с тобой рядом. Играй.
Играй для меня. Играй для себя. Играй для всех.
Он робко мне улыбается. Господи, на свете еще есть столь нежные дети. Такая глубина невинности и чистоты, что, кажется, я вижу нимб над его легкими каштановыми волосами. Глаза лучатся мягким светом. Матовое лицо как будто сделано из другой текстуры, не так как мое или даже лицо Франса. Как будто Лоренс действительно ангел свыше. От начала до конца не от мира всего.
– Ты прекрасен, Лоренс. Как и твоя музыка. – Я поднимаюсь, целую его в лоб (это почти как святотатство, но я не могу удержаться) и обнимаю.
