— Да, я шутить горазд, когда пью. Раньше я курил, так ежели пить, то целую пачку выкуривал. Но теперь бросил. Вот только шутить и остается.
— Н-да, — сказал бармен. — Странные у вас шутки. Это что ж, все священники так шутят теперь? Ничего себе.
— Тебя как звать-то, сын мой?
— Это, святой отец, значения не имеет.
— Не скажи. Имя — оно важно. Имя, бывает, так связано с судьбой человека, что любо-дорого. А бывает и не связано.
Бармен пожал плечами и отошел к другому концу стойки.
— Ты далеко не уходи, — окликнул его священник. — Я, может, еще выпить захочу.
Бармен посмотрел мрачно, снял с полки бутылку со скотчем, поставил ее на стойку, и плавным движением придал ей скорость — и она остановилась точно перед клиентом.
— Сколько захотите, столько и нальете.
* * *
Сумерки сгущались. Стоя на смотровой площадке, Вадим почувствовал спиной чье-то присутствие, но не обернулся.
— Хороший вечер, не так ли, — сказали сзади.
— Да, весьма, — отозвался Вадим.
— Воздушные течения в тропосфере, в основном восточные, захватывающие большие пространства океанов между тридцатью градусами широты и экватором в каждом полушарии на обращенных к экватору перифериях субтропических антициклонов в этом году выдались особенно приятные, не так ли?
— Вы, Ольшевский, человек умный и рассудительный, — сказал Вадим. — Я вас очень уважаю. И за это тоже.
Ольшевский встал рядом с Вадимом и оглядел — город, и обрамляющие его водные пространства. Леса почти не было видно — темно. Вадим посмотрел на часы.
— Как там остальные? — спросил он.
— Не знаю. Я подремал в номере, принял душ, хотел посмотреть телевизор, но он ничего не показывает.
— Да, — Вадим изобразил сокрушенность. — Мой тоже ничего не принимает.
— Остальные находятся в разных стадиях легкой растерянности.
— Ничего. Трувор их успокоит.
Внизу, возле петнхаузов, раздался вдруг истошный нечленораздельный крик, а затем посыпались отрывочные истеричные фразы:
— Где? Куда? Куда бежать? Девки, это страшно! Ааа!
Вадим и Ольшевский переместились к противоположным перилам и посмотрели вниз.
— Что случилось? — крикнул Вадим.
— Дети! Дети исчезли! — закричала матрона, и две других ей вторили, — Дети!
— Не волнуйтесь! — крикнул Вадим.
— Да где ж они, где?!
— О них позаботятся и будут хорошо кормить! — обнадежил ее Ольшевский.
— Где?
— В Бразилии. Их туда продали в рабство.
— Что, как?
— Странный у вас, питерских, юмор, — сказал, пожав плечами, Вадим.
Дверь одного из пентхаузов распахнулась, из нее высунулась Амалия.
