– Я слушаю, – раздался в далекой столице бодрый басок.
Бугор как будто ждал его звонка. Феликс ухмыльнулся. Еще бы. Должен ждать. Каждого моего звонка, каждого слова – как манны небесной. Помнишь, голубчик, как я тебя в это кресло подсаживал. Это такую-то тушу! Чуть не надорвался, при своих возможностях. Но зато теперь и ты мне поможешь.
Нашел же ты мне досье на этого гада с пистолетом и шприцем. Быстро нашел, слов нет. По одному только фотороботу да отпечаткам пальцев. Правда, и фоторобот – тот вышел получше любого фото – это лицо впечаталось в память навсегда…
– Привет, старина, – добродушно сказал в трубку Феликс, любуясь тропическими пейзажами на «плазме». – Я звоню узнать, как там мое дело движется. А то мне здесь сидеть долго недосуг. У меня в Москве куча дел. А я там без тахикардии никак появиться не могу…
– Ищем, ищем, – сурово ответил Бугор. Он сделал паузу. – На его кореша вышли. Хотели дома взять – потеряли сотрудника. Очень опытного.
– Ты, наверное, шутишь, – обмер Феликс.
– Какие шутки. Не знаю, кто они, откуда. Пока не знаю. Но, видно, за тебя кто-то очень серьезно взялся.
«Цену набивает, сволочь», – не очень уверенно подумал Феликс.
Хотя интуиция подсказывала, что Бугор не врет. За него действительно взялись очень серьезно…
Закончив, в общем-то, безрезультатный разговор, Феликс встал и прошелся по избе. Полюбовавшись вдоволь русской печкой и прилагающимся закопченным инструментом, он вышел во двор.
Как, все же хорошо! Здесь, в глуши, при всем этом убожестве, есть свои прелести. Ну, к примеру, можно охрану выгнать со двора и вообще поселить в соседний дом. И спать при этом совершенно спокойно. Можно выйти на крыльцо и потянуться навстречу небу, не опасаясь, что в глазу сверкнет отблеск оптического прицела…
Да мало ли, чего еще здесь есть того, про что он давным-давно забыл, или не знал вовсе! Потому, что это – из другой жизни. Из зазеркалья, спрятавшегося за стеклом лимузина, рядом с которым ты каждый день, но туда не попадешь никогда.
Если не кинет туда глупая слепая судьба…
Феликс неспеша прошелся вдоль покосившегося забора. Есть, все же, в этом убожестве некоторая эстетика.
Всякие там французы с голландцами, у которых хозяйство доведено до болезненного совершенства сами вдруг бросились искусственно создавать вещи, несущие на себе отпечаток бедности и убогой старины. Бешеных денег стоят какие-нибудь шкафы, искусственно состаренные до отвратительного состояния. Хотя такое счастье вполне можно купить у любой деревенской старухи за мешок муки.
