– Врача!
Никакой реакции. На психов и невротиков давно разучились обращать внимание. Вышел из рамок – не существуешь. Вадим попробовал по-деловому:
– Немедленно нужен врач. Имеет ли кто-нибудь из вас соответствующую подготовку? – его голос, отлично поставленный голос коммерсанта-администратора, сделал свое дело. Некий субъект с оттопыренными ушами, в заплатанных обносках, по виду – запойный алкоголик, подошел к нему.
– Я главврач детской поликлиники. Что у нас здесь?
Вадим еще подумал, что на этой должности субъект побывал не так что бы недавно… Да и все они тут бывшие главврачи, бывшие генеральные директоры, бывшие полковники, бывшие бомжи, бывшие нищие, бывшие проститутки, бывшие операторы часовых полуавтоматов и прочие бывшие, бывшие, бывшие… Но так неистребима вера: я вернусь, я добьюсь справедливости, я все еще восстановлю!
Субъект поколдовал с веками женщины, сделал еще два-три докторских пасса. У него были уверенные движения профессионала, только руки дрожали.
– Ей нужен не врач, а священник. Летальный исход.
– Нас отлично обслужили в этих чертовых капсулах, доктор! Опарафинили по полной программе.
– Что теперь говорить. Давайте знакомиться. Я Василий Решетников. Кандидат медицинских наук. Полагаю, нам стоит держаться вместе.
Вадим назвался и пожал руку.
Еще два колониста не дожили до «новой жизни». Соседи вкатили цилиндры с трупами в стояки. Какая-то желчная активистка старше сорока пяти лет заверещала было:
– Как вам не стыдно! Это же люди, а не болванки бессловесные! А вы только глаза им закрыли, да и все! Может, реанимация их еще вытащит… Эй, немедленно свяжитесь с командой!
Кто-то захихикал, отворачиваясь. Бритый наголо парень, по виду шпана, на пальцах блатные перстни наколоты, цыкнул через щербину в зубах и говорит ей:
– Тетка! Курева нету?
– Да разве так можно! Где здесь выход? Если здесь нет ни одного мужчины, я сама навещу экипаж.
– Тетка! А ширева нету?
– Да вы успокойтесь, пожалуйста. Не волнуйтесь. Умерли, да. Что уж тут поделать. Значит Бог прибрал. Скоро высадимся и похороним по-людски… – так пыталась угомонить активистку весьма полная и необыкновенно привлекательная для сердца русского мужчины дама… то есть баба. С густым и сладким промедлением в голосе, с задушевностью и сердобольностью. Руками своими, как двумя снопами спелой пшеницы, обнимала баба дочерей-близняшек лет по девяти. Томительный вес ее и знатный урожай любовных утех, легко прочитывающийся по глазам и по всей повадке, добавляли матроне несколько лишних лет поверх ее действительного возраста. А была она лет на двадцать моложе активистки. Та застыла и, скорее всего, подчинилась бы воле добродушно хихикающего большинства. Но не тут-то было. Шпаненок испортил дело:
