Ему нестерпимо захотелось открыть глаза и взглянуть на своих спасителей, но почему-то он не стал этого делать. Лежал и слушал их невнятные разговоры. Временами он различал отдельные слова, но смысл разговоров не доходил, теряясь где-то по дороге. Накинутая на него тяжелая шкура замечательно грела, ветерок холодил лицо, и сознание потихоньку стало затуманиваться. И, засыпая, он счастливо вздохнул: «Жив! Как хорошо…»
Сон был тревожным. В нем был первый день войны. Истребители И-16, взлетающие навстречу врагу, и черная туча, повисшая над морем. Море пучилось волнами. Вскипали седые гребни. Ветер срывал с них пену, швырял в лицо. Шторм рядом! Горизонт странно придвинулся. Море вспухло горбом и потемнело. С рычанием неслись по небу разорванные в клочья облака. Туча исчезла, но стало еще темнее. Из мрака полыхнуло огнем, и сразу стал виден, исчерченный струями дождя, силуэт парусника. Молния выхватила из тьмы круто задранный нос, увенчанный оскаленным черепом какого-то зверя, ряды щитов вдоль борта и блеск оружия на палубе…
Откуда взялся этот призрак древних времен в его сне, Савинов не знал, но с этого момента сон стал прыгать. То снова он видел улетающие самолеты. То комполка вызывал к себе, грозно вопрошая: «Капитан Савинов! Где ваш ведомый?» Он пытался доложить обстоятельства, но в этот момент опять всплывала оскаленная пасть неведомой твари, рык шторма и… вой падающих бомб. Потом капитан Макеев, с зеленью войск НКВД в петлицах, мягко привставал из-за стола. «Товарищ лейтенант! Вы были сбиты за линией фронта! Это случилось почти две недели назад, а теперь вы снова здесь – в расположении части. Нужны очень веские доказательства вашей непричастности к сговору с Врагом. Заметьте – я пока не называю вас предателем Родины…»
Потом, сквозь сон, он снова услышал шаги. Они остановились рядом. Сонная пелена отступила. Ум Савинова лениво отметил шорох одежды, какое-то звяканье. Потом раздался пумкающий звук – словно открыли бутылку. Жесткая ладонь подсунулась под его шею, приподняла голову. Он приоткрыл глаза и увидел перед самым лицом влажное горлышко какого-то сосуда. Горлышко придвинулось к губам летчика, и гулкий, как из бочки, голос сказал: «Пей, друже!» Савинов глотнул, поднял глаза на говорившего и едва не подавился. «Похоже, я еще сплю…» Но терпкий напиток, огнем разошедшийся по жилам, не оставлял места сомнениям. Савинов еще раз рефлекторно глотнул. Голова сразу сделалась ясной, и мысли перестали отплясывать гопака.
