Первые несколько часов после наркоза – это всегда страшно. Говорят, что у нас на Казе медицина отсталая. На богатых планетах операции делают под гипноконтролем: это когда потом ни голова не болит, ни тошноты нет. Не знаю. Так тяжело просыпаться мне ещё не приходилось. Даже когда мне мениск чинили – после хоккея на скалах.
Свет в палате горел едва-едва, но всё равно глаза слезились. Над ухом жизнерадостно пиликал эскулап. Меня тошнило; тело казалось раздутым, словно баллон аэростата. Страшно хотелось пить.
Моё пробуждение сразу же заметили. Появилась пожилая медсестра, отключила дурацкую пиликалку и обтёрла мне лоб холодным мокрым полотенцем. Здорово! И пальцы у неё – тёплые, ласковые, как у мамы. От их прикосновения даже боль поубавилась.
– Ожил, путешественник? – добродушно осведомилась она. И добавила: – Лежи, лежи, подниматься тебе никак нельзя. Говорить – тоже. Сейчас тебя доктор посмотрит. Потом придёт его превосходительство, тогда всё и расскажешь.
Я успокоился. Может, и не провалил я экзамен? Иначе стал бы Визионер со мною разговаривать. Передал бы через какого-нибудь лейтенантика – мол, так и так, ты нам не подходишь. Счастливо оставаться.
Но всё равно тревожно… А вдруг у них так положено? И о провале должен сообщать сам генерал? А потом Каз, интернат… Даже если меня не отправят в Лачуги – как я буду жить, зная, что ничего путного из меня не вышло?
Появился доктор. Доктор хороший дядька, только задумчивый. Он попросил называть его Алексеем Львовичем, а потом стал задавать вопросы. В основном спрашивал, как я себя чувствую. Посадил на меня жука-анализатора, а сам принялся что-то быстро-быстро набирать на листе пластика.
– Алексей Львович, – спросил я, чувствуя себя совершенно по-дурацки. – А что со мной было-то? Как я сюда попал?
– Ничего особенного, – ответил врач, не отрываясь от листков. – Спонтанный мифизический переход. Похоже, у тебя аллергия на менторекс. Ты больше суток без сознания провалялся, а всё из-за… – Тут он спохватился. – Знаешь, я тебе рассказывать ничего не буду. Придёт его превосходительство и всё объяснит.
Я откинулся на подушки. Вот всегда так: чуть серьёзное – сразу: потом, потом! Ну и ладно, больно надо…
Алексей Львович защёлкнул на моём запястье холоднющий браслет из белого пластика, подключил к эскулапу и ушёл, пожелав скорого выздоровления. Эскулап тоненько заурчал. По руке побежали мурашки; я почувствовал, как под кожей что-то перетекает. Когда Иришка лечила, было похоже. Только у неё это получалось мягче, нежнее. Как-то более по-человечески, что ли?.. Эскулап гудел, а меня дёргало – так во сне бывает, когда снится, что проваливаешься в пропасть.
