«Странно – свет горит… Может, выскочила к соседке? Подождать, что ли, минут десять-двадцать?..»
Он уселся на ступеньки и закурил. Дым слегка горчил во рту, вызывая неприятные ощущения. Это началось около месяца назад, после выписки из госпиталя. Там-то ему курить запрещали, но первое, что сделал Андрей, покинув стены госпиталя, – закурил. И чуть было не уселся в лужу, хорошо, рядом подвернулась скамейка – голова пошла кругом, опьяненная никотином. И вот теперь это гадкое чувство горечи во рту раздражало.
«Бросить, что ли?..»
Он услышал, как хлопнула дверь парадного и зацокали по лестнице каблучки – в «хрущобах» лифтов не делали. Частые шаги приближались к четвертому этажу. И вдруг совсем рядом стихли.
«Не она», – разочарованно подумал Андрей.
Прошла минута, может, две, и вдруг!.. Цок. Цок. Женщина поднималась очень медленно.
– Привет, Синичка, – произнес Андрей, рассмотрев на нижнем лестничном пролете знакомую головку.
– Ф-фу-уф! Напугал, – облегченно выдохнула Таня. – А я из булочной возвращаюсь. И вдруг почувствовала запах сигарет на лестнице, а у нас одни пенсионеры живут, и никто не курит.
И тут только она поняла, кто сидит на ступеньках около ее двери.
– Ты давно приехал, Андрюша? – она бросилась к нему на шею, целуя.
– Сегодня. – Филин обнял девушку за талию. – Трусиха! А как же дзюдо? КМС?
– Но это же в моем весе! А знаешь, сколько я вешу? Сорок шесть кэгэ!
– Клоп!
– Сам такой! – она в притворной обиде надула губки. – Сам же придумал, что Синичка!
– Впустишь-то?
– Ты еще спрашиваешь?
Она позвенела ключами, открывая дверь, неожиданно обернулась и, чмокнув в щеку, впорхнула в квартирку. Он только и успел, что шлепнуть ее по упругому заду…
Они сидели за крошечным столом и ели «Киевский» торт, принесенный Филином. Вокруг – на кровати, полках, полу – были разбросаны какие-то тетради, учебники – царил «творческий» беспорядок.
– Что это у тебя за погром?
– А-а, – махнула она рукой. – Курсовую работу пишу. Муть страшная, но без нее к сессии не допускают.
– Ясно. А у тебя, я смотрю, обнова, – он показал на новенькую, поблескивавшую лаком гитару. – Можно?
– Ты зимой, помнится, говорил, что умеешь играть, так вот я и купила ее для тебя, – улыбнулась Танюша.
Мягко зазвучали струны, и Андрей запел:
По снегу, летящему с неба,
Глубокому, белому снегу,
В котором лежит моя грусть.
К тебе, задыхаясь от бега,
На горе свое тороплюсь.
Сыграйте мне, нежные скрипки.
Светает. Написан постскриптум,
И залит обрез сургучом.
