«…Опять! Бог ты мой, как же я от вас устал! Прочь! Пошли прочь! Сволочи, падальщики, даже коньки отбросить не дадут спокойно. Ну нет! Я пока еще живой и вам, твари лопоухие, просто так не достанусь!..» – Филин, не открывая глаз, попытался отмахнуться от шакалов или одичавших собак, кто их разберет, слизывавших кровь с его истерзанного тела. Получилось у него плохо. Никак не получилось. Таким беспомощным он себя еще не помнил. Если честно, сейчас он вообще мало что помнил. «…Жарко. Обморозился, наверное. Сдохнуть бы побыстрее…» – тяжелая, вязкая боль уже расползлась по всему телу. Болели даже корни волос…
Через закрытые веки Филин чувствовал яркий свет, освещавший его лицо, но открывать глаза не было сил, да и не хотелось. Зачем? Чтобы увидеть слюнявые, клыкастые, голодные пасти, готовые в любую секунду начать рвать его на куски?
«…Да пошли вы все!..»
Но гордость не давала покоя. Она, зараза, была даже сильнее боли, затопившей сознание. Ему вдруг захотелось хотя бы плюнуть в шакалью морду. Филин сделал над собой последнее усилие. Веки поднимались с жутким скрипом и треском, напоминавшим грохот давно не смазанных ворот. Голова, казалось, лопнет и разлетится кусками по всей вселенной… … – Ну, здравствуй, поручик. – Андрей лежал на медицинском столе, рядом, вытирая его лицо и плечи, была Ольга. – Очнулся именно сегодня… Это ты мне такой подарок делаешь на праздник? А без гусарских выходок не можешь?
Она вытирала его лицо мягким марлевым тампоном, а из глаз катились слезы.
– Ты как здесь оказалась, Амазонка? – Филин сделал над собой нечеловеческое усилие.
– Это ты здесь оказался, Андрюша. Опять… – Девушка улыбалась, и ему было приятно видеть это, такое милое и родное, лицо. – Ты в Москве, поручик. Тебя вчера привезли, из Ташкента. Три недели там держали – все боялись перевозить.
– А что за праздник? – Каждое слово давалось с огромным трудом, а в голове, казалось, поселился какой-то ненормальный дятел, долбивший изнутри.
– Хороший праздник – Восьмое марта. Мужчины подарки делают. Вот и ты не забыл. Я, Андрюша, возле тебя буду. Не прогонишь?
– Не смогу…
– Вот и хорошо. Ты когда вчера к нам поступил, то наш полковник, ну зав отделением, спросил у девчонок, мол, кто хочет быть около сумасшедшего офицера-спецназовца. Его, видишь ли, очень настоятельно «попросили» о личной медсестре. А когда он назвал фамилию Проценко – я сразу же и напросилась к тебе. Так что никуда ты теперь от меня не сбежишь, поручик!
