Вряд ли это просто совпадение, но в конце восьмидесятых годов (точнее мне выяснить не удалось) энцы по предложению Перегудова на высоком правом берегу Лены, на мысу, прямо над водой решили возвести часовню пресвятой Богородицы. Строить начали в конце ноября, когда озера уже покрылись толстым слоем льда. Выпиливали аккуратные прямоугольные ледяные глыбы и из них складывали стены. Колонны, которые держали кровлю и свод, были отлиты из того же озерного льда. На расположенной неподалеку фактории энцы покупали старые бочки из-под керосина и, наполнив их водой, давали ей замерзнуть.
Церковка вышла небольшая, но очень праздничная. В ясный солнечный день она сияла так, что на нее больно было смотреть, да и видно было часовню за десяток верст окрест. Освещался храм тем же солнцем: через чистый прозрачный лед свет его проходил как сквозь хорошее стекло, а в полярную ночь - лучинами. Во время богослужения их сотнями прикрепляли к стенам, будто свечи.
В храме - по требованию энцев и оправдывая себя тем, что вокруг на много дней пути нет ни одного священника, - Перегудов по примеру беспоповцев стал служить сам. Он был обычный синодальный православный, вел службу правильным порядком, но, похоже, уже то, что он встал за амвон по собственному почину, ни у кого ничего не спрашивая, по собственному почину проповедовал, уча паству уповать только на Господа и на самих себя, сообщило вере энцев какой-то деятельный протестантский характер.
Перегудов хоть и служил с редким благоговением, все время повторял, что из-за грехов не может быть настоящим пастырем, и это тоже сильно на них повлияло, шаг за шагом убедило энцев, что теперь, когда они обращены в истинную веру, пришел их черед его спасти. И главное, они могут и должны это сделать, коли, как он говорит, и вправду чисты и непорочны перед Господом.
Летом, когда энцы, кочуя со стадами оленей, уходили от Лены на сотни верст, солнце и тепло разрушали храм: скорбя по своим прихожанам, он будто плакал, а потом, оплыв, словно старая баба, в конце концов превращался в рыхлый сероватый ком. Позже многие сочли эти слезы пророческими. Правы они или нет, я не знаю, но слышал, что лето Перегудов звал временем греха и печалей, а осень, когда энцы восстанавливали церквушку, - временем раскаянья и прощения.
Надо сказать, что, всегда помня, что однажды они останутся без него, Перегудов сколько мог поддерживал энцскую самостийность. Наверное, поэтому долго решимость племени ему помочь он или не видел, или не обращал на нее внимания. Не понимал, что вводит народ в грех, что скоро, исказив учение о Сыне Божьем, эта решимость займет место в самой сердцевине веры.
