Уже за ужином, который, как и положено перед Рождеством, мы вкушали при трех свечах, Дитер глубоко и так многозначительно вздохнул, что мне поневоле пришлось спросить:
— В чем дело?
— Думаешь, мне легко смотреть, — начал Дитер своим приятным, но сейчас чуть сдавленным от боли и волнения голосом, — как ты счастлива с Левином, а все, что было со мной, напрочь забыла.
Я уверила его, что это совсем не так.
Однако дело уже не столько в его личных чувствах, сказал Дитер, теперь главное — счастье будущего ребенка. И посмотрел на меня с такой мукой в глазах, что я тут же бросилась к нему на шею.
— Эти несколько дней мы одни, — сказала я, — у меня отпуск…
Надо сказать, что даже в собственных глазах я выглядела в эту минуту довольно блудливой особой.
— Ты беременна, — напомнил Дитер.
А меня как будто черт за язык тянул.
— Это твой ребенок, — шепнула я.
Дитер повел себя безупречно: он обнимал меня, целовал и буквально лучился от неподдельной радости.
— А когда ты скажешь об этом Левину? — не столько спросил, сколько потребовал он.
— Ну сейчас-то никак нельзя, — возразила я. — Некрасиво как-то, у него мама, наверно, при смерти.
В этот вечер я отправилась в постель с Дитером и ревнивцем Тамерланом. Я сама себе удивлялась, но это было просто восхитительно.
Все-таки Розмари кое-чего не понимает. Что это за дети, которые время от времени вваливаются в нашу тихую палату и устраивают гвалт, кто из них чей?
У Дорит двое детей, объясняю я, Франц и Сара, они почти ровесники детям Павла — Коле и Лене.
— Ничего себе имена, — бормочет Розмари, — ну да ладно, не в этом дело. Значит, Коля и Лена — дети Павла и этой сумасшедшей Альмы, так?
Я киваю.
— А самый младший, этот буян?
— Его зовут Никлас.
Она ворчит:
— Просто абракадабра какая-то. Хочешь побрызгаться моими духами? Ну давай же, рассказывай дальше.
Левин позвонил из Вены, он всхлипывал. Мать без сознания, прогноз неутешительный. К ней в реанимацию его пустили лишь на несколько минут. Я как могла пыталась утешить его и подбодрить, но понимала, что смысл моих слов вряд ли вообще до него доходит.
На заре наших с Левином отношений, когда мне надо было что-то из него выудить, мне удавалось это без труда: в сущности, он еще ребенок и любит делиться своими секретами. Только о мужских своих подвигах он никогда ничего не рассказывал. Дитер не такой, он — законченный молчун. О его семье, к примеру, мне так почти ничего и не удалось выведать.
— Так сколько у тебя братьев и сестер? — допытывалась я.
