Баба нехотя начинает подниматься.
- Ничего, ничего! Лежи, милая. Больна у тебя хозяйка-то?
- Зачем больна? - недовольно отзывается баба, снова принявшая прежнее положение. - Слава Те, Господи!
- Что ж лежишь-то? Нескладно оно, как-то, выходит. Мужик и вдруг бабьим делом занимается: стряпает.
- Ништо ему! Чай, руки-то у него не отвалятся. Свои - не купленые. Пущай потрудится!
- Да ведь срам! Ты бы встала, поработала!
- Пущай ее, ваше высокоблагородие! Баба! - извиняющимся тоном говорит мужик, видимо, в течение всей этой беседы чувствующий себя ужасно сконфуженным.
- Больно мне надоть! Дома поработала, - будет. Дома, в Рассее, работала, да и здесь еще стану работать! Эка невидаль! Может и он мне потрафит. А не желает, кланяться не буду. Меня вон надзиратель к себе в сожительницы зовет. Их, таких-то, много. Взяла, - да к любому пошла!
Баба - костромичка, выговор сильно на "о", говорит необычайно нахально, с каким-то необыкновенно наглым апломбом.
- Но, но! Ты не очень-то! Разговорилась! - робко, видимо, только для соблюдения приличия, осаживает ее поселенец. - Помолчала бы!
- Хочу и говорю. А не ндравится, - хоть сейчас, с полным моим удовольствием! Взяла фартук и пошла. Много вас таких-то безрубашечных! Ищи себе другую, - молчальницу!
- Тфу ты! Веред - баба, - конфузливо улыбается мужик, - прямо веред.
- А веред, - так и сойти веред может. Сказала, - недолго.
- Да будет же тебе. Слова сказать нельзя. Ну, тебя!
- А ты не запряг, так и не нукай! Я тебе не лошадь, да и ты мне не извозчик!
- Тфу, ты!
- Не плюй. Проплюешься. Вот погляжу, как ты плеваться будешь, когда к надзирателю жить пойду...
- Ты какого, матушка, сплава? - обращаюсь я к ней, чтобы прекратить эту нелепую сцену.
- Пятого года*.
_______________
* 95-го. Женщин присылают обыкновенно осенью.
- А за что пришла?
- Пришла-то за что? За что бабы приходят? За мужа.
- Что ж, сразу к этому мужику в сожительницы попала?
- Зачем сразу? Третий уж. Третьего сменяю.
- Что ж те-то плохи, что ли, были? Не нравились?
- Известно, были бы хороши, - не ушла бы. Значит, плохи были, ежели я ушла. Ихняго брата, босоногой команды, здесь сколько хошь: ешь, не хочу! Штука не хитрая. Пошла к поселений смотрителю: не хочу жить с этим, назначьте к другому.
- Ну, а если не назначат? Ежели в тюрьму?
- Не посадят. Небойсь! Нашей-то сестры здесь не больно много. Их, душегубов, кажинный год табуны гонят, а нашей сестры мало. Кажный с удовольствием...
