БСФ. Том 1. Иван Ефремов | страница 24
тников Земли подсказывает мне, что события романа могли бы совершиться еще раньше”.
“Туманность Андромеды” родилась на пороге штурма космического пространства, когда слово “космонавт” было полностью монополизировано фантастами. Теперь космонавт — профессия, звание; мы привыкли видеть это слово в газетах, слышать по радио. Даже проблема связи с братьями по разуму из фантастического ведомства перешла к ученым, которые ежедневно посылают в направлении Альфы Центавра и Тау Кита радиосигналы на волне излучения космического водорода. Все это как будто бы серьезные испытания для научно-фантастической книги. Так и подмывает сказать, что “время обгоняет фантастов”.
Возьмем для примера главу “Симфония фа-минор цветовой тональности 4,750 мю”, посвященную цветомузыке будущего. Сегодняшним читателем она воспринимается в сравнении с реальными цветомузыкалъными концертами.
Но разве это что-нибудь меняет? Разве теперь мы с меньшим удовольствием читаем о “вселенско-спиралнном” творении Зига Зора, чем несколько лет назад? Или накопленные в последнее время сведенияоб эволюции звезд, о гиперонных сгустках или гравитационном коллапсе что-либо существенно меняют в нашем восприятии сцен борьбы экипажа “Тантры” с чудовищным притяжением Железной Звезды? Очевидно, дело не только, вернее не столько, во внешнем фоне, сколько в достоверности описываемых ситуаций, динамике развития характеров, жизненных конфликтов.
Что меняется от того, что сегодня физики подбираются к таким тайнам пространства — времени и вещества поля, какие, наверное, и не мерещились Мвену Масу или Рен Бозу? Очарование романа не ослабевает от времени.
“Туманность Андромеды” — это будущее, но не столько аналитически предвидимое, сколько желаемое, смутно угадываемое, тревожно и маняще мерцающее в глубинах сердца. Это будущее, каким его видит Ефремов и каким оно ассоциативно встает в мозгу читателя. Это схоже с поэзией. Но на первый план здесь выступают не изысканные метафоры или полутона символов, а весь комплекс приемов художественной прозы, помноженный на логику ученого. Вот где истинное место тех или иных ошеломительных гипотез и обильных фантастических неологизмов! Попробуйте их убрать, и вся повествовательная ткань увлекательного романа рассыплется. В чем оке здесь дело? Нет ли какой-то потаенной обратной связи между поэзией человеческих отношений и этим величественным фоном, на котором развертывается грандиозная эпопея эры Великого Кол