Теперь Сильви делила с ним комнату. Словик выбросил соломенную подстилку, на которой она раньше спала. Она следовала за ним по всей квартире и ловила каждый его жест. Словику нравилось погружаться в глубину ее загадочного взгляда. Иногда ему казалось, что он читает в них нечто чрезвычайное и неописуемое, и это было словно притяжение омута. Может быть, это было только беглое присутствие той, другой жизни на Земле.
Теперь Словик знал, что значит древнее слово "счастье". Он мог проводить с Сильви долгие часы, не занимаясь ничем другим, только играя с ней или молча глядя на нее. Он не страдал от того, что она не может говорить. Напротив, ее молчание нравилось ему. Утром он купал и подстригал ее. Вечером он засыпал, обнимая ее и вдыхая ее запах. Иногда ночью он тихо включал свет и любовался спящей Сильви.
Однажды Сильви заболела, и он уже думал, что она умрет. День и ночь он сидел в изголовье ее кровати, бессильный чем-либо помочь ей преодолеть эту неизвестную болезнь. Сильви начала чахнуть. Кожа у нее стала шершавйй и бесцветной, у нее не было сил двигаться. Словик нежно ласкал ее, он обнимал ее, словно хотел дать ей собственное дыхание. Ему казалось, что она была его ребенком. Она выздоровела, и он не мог сказать, как. Однажды ночью он проснулся, потому что кто-то прижался к нему. Взгляд Сильви снова был блестящим и умоляющим.
Было лето. Город опустел, потому что жители его разъехались в отпуска на все четыре стороны. Большие жилые блоки были пусты. Через широко открытые окна в комнату проникало солнце. Словик и Сильви спали на полу, чтобы насладиться солнечными лучами. Он привык ходить обнаженным, как и она. Скоро его тело приобрело медный цвет, который гармонировал с цветом тела Сильви. Однажды, когда они стояли перед зеркалом, он обнаружил, что похож на нее, что он стал почти таким же, как и она.
Сонно вытянувшись на солнце, Словик погрузился в мечты. Он уедет отсюда, увезет Сильви и отправится с ней на ее родную планету. Там они без всяких препятствий будут жить вместе. Словик не ощущал никакой вины ни перед обществом, ни перед кем-либо лично. Он, конечно, знал, что это были только мечты; но ему нравилось предаваться им.
У него все чаще и чаще появлялось ощущение, что он существует в другом мире, в мире, где они с Сильви были одни. Окружающее стало для него второстепенным. Город, чьи жилые блоки и террасы он видел из открытого окна своей комнаты, словно был отделен от него стеной. Сильви не принадлежала ни этому городу, ни этому миру.
