Похожий на коромысло сторож Ходя владел артистическим умением. Выпив залпом свое, он нетерпеливо ждал, когда гости разгужуются, после чего заставлял разуться и подымал на экскурсию.
Шамкая и упоенно впадая в нечленораздельность, сторож вел их по экспозиции. Самозабвенно, как ребенок, подражающий взрослой речи, он захлебывался революционным вдохновением неизвестной экскурсоводши.
Разомлевшие от жары и выпивки, они стояли, покорно внимая этому высокому, неопрятному старику в клетчатых тапочках. Слабый Коляныч клевал носом. Вадя давал ему подзатыльник, от которого тот выпадал на шаг вперед, но после вставал прямо, минут на пять.
Это предстояние перед сумасшедшим стариком было их данью за теплую чистую ночевку под шум «Ура!» и выстрелов, и залпов, и цоканье копыт казачьей сотни, – раздававшихся от диорамы пылающей Пресни, звук которой сторожу заменял пение ангелов.
– Ходя, ходя сюды, – говорил им, махая рукой, сторож, когда собирался перейти к следующей части экспозиции.
XIX
На Грузинах тогда еще оставались столетние усадебки с высокими крылечками, деревянные мещанские дома. В них то сидела архивная конторка, то ремонтный склад ЖЭКа, иные пустовали. Один из таких пустых домов стоял на Малой Грузинской и был целехонек благодаря тому, что охранялся псом.
Некий чинуша из местной управы решил попридержать этот дом до поры до времени и поставил во дворе конуру, гигантскую, из которой, судя по ее виду, должен был выскакивать медведь с огненными булыжниками в лапах.
На самом деле оттуда вылетал ротвейлер, кидавшийся всеми четырьмя пудами на рабицу огражденья. Брыли пса слюнявили оцинкованную сетку, воздух грохотал, клацал, дрожал.
Надя не боялась никакого зверья, и этот пес лизал ей руки, пока Вадя, сторонясь и содрогаясь, пробирался на крыльцо, нащупывал проволоку звонка, и по его жестяному дребезгу распахивалась дверь, смущенный призрак впускал их вместе с ветром и вертлявой охапкой пурги, и по холодной лестнице они взбирались в холодную комнату, где разломанный стул или ящик, заброшенные в садовую печурку, через полчаса оттаивали глыбу воздуха, веточки пальцев, сучья рук, сложную клетку неуклюжих объятий.
Но вот пса отравили – и место их раскрылось.
Вадя сначала бодался с непрошенцами, но те одолели. И дом этот скоро сгорел. И Коляныч погорел, не выбрался, кореша не добудились, дыму полно, потемки, пламя стены лижет, куда нести?
Случилось это в конце ноября. В то утро малиновая заря высоко пылала над Пресней. А потом выпал снег. Как обморок.
