– Ну, до встречи! – крикнула в трубку я. – Целую, Сашуль!
Закончив разговор, я как ни в чем не бывало припорхнула к Горынычу, обняла его и запечатлела страстный поцелуй в губы. Егор откликнулся очень вяло, отстранился от меня и спросил:
– Это кто звонил?
– Да… так… – беспечно махнула я рукой. – Сашка. Мой старинный приятель. Давно не виделись. Договорились встретиться.
– И когда же?
– Слушай, Воронцов, какое тебе до этого дело? – будто бы рассердилась я. – Я же не спрашиваю, когда у тебя свидание с очередной твоей бабенцией. – И, не дав ему опомниться, предложила: – Давай наконец выпьем! Или ты собираешься унести коньяк с собой?
И мы выпили. И я смогла позволить себе расслабиться, потому что на сегодня Горыныч уже получил изрядную порцию блюда под названием месть. После коньяка да с голодухи (мы ведь так и не поужинали после работы) голова моя закружилась, и я получила от Егора и неторопливость, и нежность, и ласку. Если сказать честно, то мне не хотелось, чтобы он уходил, но выбранную роль надо было играть дальше, а потому я все же вытолкала его за дверь.
Когда он ушел, я чуть не расплакалась. Ну, почему в жизни так: как классный любовник, так обязательно бабник и подлец? Почему верные мужчины не бывают такими же обалденными в постели? Или верных мужчин вообще не бывает? Вот возьмем Михайлушкина… Я все время думала, что он верный, а он с Тамаркой… Вспомнив Тамарку Родимцеву, которая увела у меня мужа, я все-таки разрыдалась: то ли от огорчения по случаю Тамаркиной подлости, то ли от коньяка, то ли потому, что от меня ушел еще и Горыныч и я опять осталась одна.
Так и не поужинав, я легла в постель, решив, что стану сладко мечтать о Лешке Шамане, засну и он мне наконец приснится. Вместо мечтаний я почему-то вспомнила Ирму и поняла, что никогда уже не смогу посягнуть на Шамана. Эта женщина заслужила, чтобы наш босс достался именно ей. Да, я не встану у нее на дороге. Почувствовав, что протрезвела от этого неожиданного прозрения, я встала с постели и пошла разогревать себе дежурные макароны с молочными сосисками.
На следующий день Дашка, дождавшись появления Шаманаева в нашей рабочей комнате, демонстративно шлепнула на стол заявление об уходе. Она специально не пошла к нему в кабинет, а сделала это при всех, потому что была уверена: мы наперебой и во главе с боссом начнем ее уговаривать остаться. Но народ безмолвствовал. Только страстотерпец Глеб Сергеич поскреб затылок и не удержался от «э-э-эх…» невнятной интонации. Лешка Шаман одним росчерком подписал заявление.
