Что он достоинством мужским премногих превзошёл,
Что мне exit, поскольку я… сейчас! увижу!! СТВОЛ!!!
Мол, ствол столь крепок и ядрен, что жутко станет мне, –
И зачал лапкой шуровать в свисающей мотне.
Я улыбнулся уголком породистого рта
И молвил: – Вам пугать меня?.. пропорция не та.
Увы, но, сударь, Ваш, пардон, «чудовищный лингам»
Столь вял и мал и немудрящ, что просто стыд и срам!
И так, простите, невелик тестикульный комочек,
Что смех и слёзы, сударь мой, и колики до почек.
И коли Вы меня сейчас хотите напугать,
Боюсь, не стоит, сударь мой, гонады извлекать…
И я умолк. И дивный свет облёк мое чело,
Но это, судари мои, его не проняло.
– «Боюсь!» Ты всё ж сказал: «Боюсь!» – возликовал Сатир
И с превосходством на лице отгарцевал в сортир…
А я остался… да, друзья, остался при своём:
Неумно ястреба пугать облезлым воробьём!
* * *
О, мой трепетный друг, покалеченный ласками быта,
Да едва не оскопленный зубцеватым и ржавым ланцетом его,
Геть! За мной! По тропам, большакам и – к зениту:
В Ирий, Офир, Валгаллу из пьяного сна моего.
В край, где Трезвость и Скуку не видали вовеки,
К Изумрудному Змию на витые рога,
Где из водки студёной хрустальные реки
Разрезают ветчинно-икряные брега.
Там под каждым кустом маринованный рыжик
И огурчик солёный, и селёдка с лучком.
Там похмельный синдром ведом только из книжек,
А облом «не хватило!» вообще не знаком.
Там грудастые девы не скупятся на ласки, –
Их горячие чресла так щедры и сладки;
Там влюблённые всюду возлежат без опаски, –
Сеновалы для них и для них цветники.
Там сварливые жены, обитая в холодных застенках
(Их прескверные рты крепко стянуты грубым дерюжным шнурком),
Сочиняют печальные стансы о погубленных ими мужьях-импотентах
И читают друг дружке: пальцами, глазами, – молчком.
Там в грозу проливаются с неба потоки пивные с шипеньем,
И варёные раки по крышам молотят клешнями – то лакомый град.
А промытая солодом даль столь чиста, что пред нею замрёшь с изумленьем,
И колени преклонишь, и плачешь… А уж подле, гляди-ка, начался парад!
Строгим шагом чеканным проходят слоны розоватой окраски,
И шпалеры чертей белоспинных копытами крошат бетон на плацу,
И манерный сиамский котенок, рыцарь ордена аглицкой дамской Подвязки,
Салютует перчаткой тебе, – драчуну, шутнику, наглецу.
Ты так горд. Ты так прям. Лишь один непокорный вихор на плешине
Рвёт порыв урагана, Повелителя злобного шершней и, кажется, мух.
Но вотще! Он не в силах, не в силах, не в силах нагадить мужчине,
