Все долго молчали. Потом старый Крейк тихо забарабанил пальцами по столу, бормоча:
– Брандер, наверное, сошел с ума. Он, наверное, сошел с ума.
– Но бог ты мой! – не выдержал Питер Уэйн. – Что мы теперь будем делать? Что говорить? Ведь это все меняет! Репортеры… воротилы бизнеса… как с ними быть? Брандер Мертон – такая же фигура, как президент или папа римский.
– Да, несомненно, это кое-что меняет, – негромко начал Бернард Блейк. – Различие прежде всего состоит…
Отец Браун так ударил по столу, что звякнули стаканы; и даже таинственная чаша в смежной комнате, казалось, откликнулась на удар призрачным эхом.
– Нет! – вскрикнул он резко, словно выстрелил из пистолета. – Никаких различий! Я предоставил вам возможность посочувствовать бедняге, которого вы считали заурядным преступником. Вы и слушать меня не пожелали. Вы все были за самосуд. Никто не возмущался тем, что Рока без суда и следствия прикончили, как бешеного зверя, – он, мол, получил по заслугам. Что ж, прекрасно, если Дэниел Рок получил по заслугам, то по заслугам получил и Брандер Мертон. Если Рок не вправе претендовать на большее, то и Мертон не вправе. Выбирайте что угодно, – ваш мятежный самосуд или нашу скучную законность, но, ради господа всемогущего, пусть уж будет одно для всех беззаконие или одно для всех правосудие.
Никто ему не ответил, только адвокат прошипел:
– А что скажет полиция, если мы вдруг заявим, что намерены простить преступника?
– А что она скажет, если я заявлю, что вы его уже простили? – отпарировал Браун. – Поздновато вы почувствовали уважение к закону, мистер Бернард Блейк. – Он помолчал и уже мягче добавил. – Сам я скажу правду, если меня спросят те, кому положено, а вы вольны поступать, как вам заблагорассудится. Это, собственно, как вам угодно. Уилтон позвонил сюда с одной лишь целью – он сообщил мне, что уже можно обо всем рассказать.
Отец Браун медленно прошел в смежную комнату и остановился возле столика, за которым встретил свою смерть миллионер. Коптская чаша стояла на прежнем месте, и он помедлил немного, вглядываясь в ее радужные переливы и дальше – в голубую бездну небес.
– Да, – сказал отец Браун, – собаки – славные создания, только не путайте создание с создателем.
Словоохотливые люди часто невнимательны к словам других. Даже блистательность их порою оборачивается тупостью. Друг и собеседник отца Брауна, восторженный молодой человек по фамилии Финз, постоянно готов был низвергнуть на слушателя целую лавину историй и мыслей, его голубые глаза всегда пылали, а светлые кудри, казалось, были отметены со лба не щеткой для волос, а бурным вихрем светской жизни. И все же он замялся и умолк, не в силах раскусить простенький каламбур отца Брауна.
