На следующий день упражнения с палкой были продолжены. К вечеру Лажечников вернулся в музей и объявил Дидро о предстоящем визите царицы.
– Если вы предпримете хоть малейшую попытку нарушить свое обезьянье инкогнито, – присовокупил он, – вам конец. Ни на секунду не упускайте это из виду.
Во второй половине дня пожаловала Екатерина Вторая в сопровождении графа Орлова.
Лажечников предложил монархине устроиться поудобнее на диване, а сам в окружении слуг, из которых один снабжен был турецким барабаном, другой – тамтамом, вывел на показ, как он выразился, «укрощенную обезьяну».
– Взгляните, пожалуйста, на этот экземпляр злобной, высокомерной и лживой породы, – с пафосом произнес он, – весьма схожий с нашими сегодняшними учеными, ваше величество, обузданный мной за двадцать четыре часа, выдрессированный и совершенно покорившийся моей воле.
Дидро внутри весь кипел от негодования.
– Ну, Жак, – продолжал Лажечников, – покажи-ка нам свое искусство.
Он вытянул палку.
– Гоп!
Обезьяна грациозно прыгала все выше и выше.
– Браво! Браво! – воскликнула Екатерина Вторая и захлопала в ладоши.
– В самом деле поразительно, – присовокупила она спустя некоторое время.
– А теперь подай их величеству стакан воды, – приказал Лажечников.
Из графина, приготовленного на боковом столике, обезьяна налила в стакан воды и протянула Екатерине Второй. Момент, когда императрица брала его и расстояние между ними сократилось до минимума, показался обезьяне наиболее удобным случаем, чтобы вырваться из лап своего мучителя. Она внезапно бросилась к ногам императрицы и закричала:
– Спасите меня, ваше величество, я Дидро!
Однако из всего испуганного ее крика Екатерина Вторая успела расслышать едва ли несколько звуков, ибо Лажечников предусмотрел подобный поворот событий, и, как только Дидро упал перед Екатериной, его люди оглушительно заиграли янычарскую[22] музыку, которая поглотила все его дальнейшие слова. Одновременно другие слуги схватили несчастного философа под микитки и выволокли вон.
Как только с этим было покончено, музыка смолкла.
– Ваше величество, – проговорил Лажечников, извиняющимся тоном обращаясь к императрице, которая заткнула уши руками, – простите великодушно, что мне пришлось прибегнуть к такому сильнодействующему средству, но это единственное, что во время приступов бешенства может утихомирить, устрашить и одолеть это злое животное.
– Но ведь еще давеча животное казалось таким спокойным, таким ручным? – с некоторым недоумением высказался Орлов.
