Услышав последнюю фразу, Дэвид Мэнброд рассмеялся. Смех у него был таким же добрым, как улыбка.
– Да уж. Меня еще никто не называл занудой. Надеюсь, мы с вами поладим, мисс Маккинли.
– О, я уверена, – весело отозвалась Джим. Если все ее учителя окажутся такими очаровашками, то обучение превратится в веселый аттракцион.
Но, увы, надежды Джим не оправдались. Учитель юриспруденции оказался скучным очкариком, а учитель философии – стариканом с монотонным голосом и дурной привычкой клацать зубами после каждой фразы, которую он считал значимой. Но лучик солнца все же забрезжил на горизонте Джим в облике Альфреда Джейсона, учителя по культуре речи. Он оказался очень приятным молодым человеком, который отвечал на все ее вопросы. В отличие от Майлса, который легко раздражался из-за очередного «почему?», которое изрекала Джим.
После уроков Джим добралась до книг, которые оставил ей Майлс. Она просмотрела все и пришла к выводу, что большая часть из них будет ей интересна. В этой внушительной стопке был и Мильтон, и Байрон, и Данте, и Диккенс, и Мопассан, и Драйзер, и даже Мартин Эмис, современный писатель, которого Майлс очень настойчиво советовал ей прочитать.
Джим начала с «Оливера Твиста», который привлек ее больше всего, наверное, потому, что злоключения этого несчастного мальчишки напомнили Джим о ее собственных бедах. Правда, Диккенс был мрачноват, но Джим понимала, что по-другому передать атмосферу нищеты и лишений было бы невозможно. Она так увлеклась «Оливером Твистом», что не заметила, как в библиотеку вошел только что вернувшийся Майлс.
Он улыбнулся, обнаружив Джим за чтением книги, тихо подошел к столу и осторожно заглянул ей через плечо. «Оливер Твист», догадался Майлс. Нет ничего удивительного в том, что Джим начала именно с этой книги. Майлс был уверен, что жизнь Оливера Твиста напомнила Джим ее собственную. Лицо девушки было сосредоточенным и одухотворенным. Майлс невольно залюбовался им. Он видел разную Джим: Джим в гневе, раздраженную Джим, спящую Джим, радостную Джим. Но Джим, увлеченную книгой, Майлс видел впервые.
Внезапно ему захотелось склониться к девушке и поцеловать ее в непослушный завиток, который выбился из аккуратной шапочки волос. Это желание было настолько спонтанным и сильным, что Майлс с трудом подавил его. Неужели ему хочется подтвердить слова Богарда о влюбленном Пигмалионе?!
Майлс счел за лучшее выйти из библиотеки так же незаметно, как он появился в ней. Но стоило ему отступить от стола, за которым сидела Джим, всего на один шаг, как девушка обернулась. Она застала Майлса врасплох. Он густо покраснел и с ужасом понял, что не может смотреть ей в глаза. В сущности, Майлс ничего плохого не сделал, и не было причины чувствовать себя виноватым. Но он стоял перед Джим, алый как пион, и чувствовал себя, как нашкодивший ребенок. Самым страшным было то, что Джим молчала. Ее молчание Майлс расценивал как недоумение, а это, пожалуй, было хуже всего. Но он и сам не мог заговорить. Какая-то липкая лента обмотала язык и приклеила его к небу.
