Что-то еще.
– Быстрей! Поднимайся!
– Что?..
– Орвин!
Орвин. Орвин. Орвин. Это тоже важно.
Чей-то незнакомый голос, невыносимо растягивающий слова:
– Риаен умерла. Орвин.
Умерла. Орвин?
Опять не к месту встала картина – расколотый, как скорлупа ореха, касс, липкая густая слякоть на траве. Трава синяя из-за Урта, а кровь почему-то кажется черной.
– Надо их задержать. Тогда мы успеем.
– Да, Крэйн.
Черные точки за спиной превращаются в огромные черные тени, которые в свете неумолимого Урта кажутся почти не шевелящимися, беззвучно плывущими по воздуху. От этих теней веет холодом и опасностью, эти тени – смерть. Крэйн скорчился от боли, с трудом хватая раскаленный воздух ртом. Отчаяние. Они не успеют. Слишком поздно.
– Калиас. Задержи их.
– Я? – Страх бьет из него пульсирующими толчками, но поздно, слишком поздно. Черные глаза смотрят в упор. В них – надежда. Вдруг шэл ошибся, вдруг он сам не расслышал. Ведь не может быть так, чтоб… Тени настигают, и уже слышен треск травы под шипастыми лапами их хеггов. У них хорошие хегги, из загонов самого тор-шэла, они не дадут уйти.
– Да. Задержи их. Прощай.
– Шэл…
Шелест последних слов. Скрип покидающих ножны эскертов. Калиас вытащил сразу два, его хегг, едва не рухнувший от резкого поворота, натужно заскрипел. Крэйн не стал поворачиваться, он разглядел лишь взлетевший крылом плащ, когда дружинник, вращая эскерты, пронесся мимо него и исчез.
Треск травы за спиной меняет ритм, сзади что-то происходит. Чье-то громкое хриплое дыхание, треск хеггов. Хрустящий удар. Шипящий свист, заканчивающийся влажным хлюпаньем. Звук рвущейся ткани. Кто-то опять кричит. Ушедшие, почему же так громко… Визг, уже нечеловеческий, человек не может издавать такие звуки. И опять – треск, скрежет соприкасающегося хитина, шумный гул, в котором уже нельзя различить слова, удары и отзвуки скачущих хеггов.
– Успеем. – Армад тоже не стал оборачиваться. – Осталось не больше этеля. Молодец Калиас.
Но одна тень оказывается слишком проворной, она настигает их, и Крэйн чувствует вспотевшей горячей ладонью упругую твердость рукояти. Эскерт шипит, и черная тень, с всхлипом приняв в себя зубчатую размытую полосу, исчезает. Хегг, не чувствуя руки хозяина, отклоняется и через мгновение тоже исчезает. Остается лишь вибрирующий отзвук удара в руке и остро обломанный на конце эскерт. Урт прыгает в небе, как огромное сумасшедшее насекомое, и от его нестерпимого света хочется закрыть глаза.
