* * *
Сам побег совершился очень буднично, просто и неинтересно.
Беглянки дождались часа молитвы, и когда вся усадьба замерла на ковриках лицом к Мекке, на цыпочках прошли по двору, держась в тени стены, и вышли маленькой боковой калиткой.
Уже перед тем, как закрыть дверь, Жаккетта бросила взгляд на молящихся.
И увидела спину шейха.
«Ну повернись!» – кричало ее сердце. – «Почему твой Аллах и мой Иисус должны враждовать, когда нам хорошо вместе? Ты же мужчина, ты же сильный! Повернись, останови меня! Не нужна твоему Аллаху моя душа, но я-то тебе нужна, я ведь знаю! Я не хочу уходить! Повернись, останови меня!!!»
Жанна нетерпеливо дернула ее за руку.
Жаккетта опустила на лицо покрывало и закрыла калитку.
Слезы текли по ее лицу и капали одна за другой. В пыль. На красные шлепанцы.
* * *
Ты зашей мне ворот сердца, порванный рукой разлуки,
Чтобы швом на том разрыве шелк волос твоих блистал
Всяк пожнет, что сам посеет; только мне во всем злосчастье
Сеял я любовь и верность – боль и бедствия пожал.
К своему живому взгляду я с утра тебя ревную,
Ведь вчера во сне глубоком он твой образ созерцал.
О, к тебе, как Нил к Египту, слез моих поток стремится
Омывая лишь обрывы безотрывных мертвых скал.
[37]* * *
Триполи, арабский Тарабулюс, давно не развлекался, как в тот день.
Из усадьбы шейха сбежали две невольницы. Французская принцесса и любимица шейха.
По улицам медины, ища беглянок, носились вскачь воины шейха. Они прочесывали каждый переулок христианского квартала и ведущих к нему улиц. Ведь только здесь, у единоверцев могли укрыться пленницы.
Были предупреждены власти на базарах и выходах из города. Приличные деньги ожидали того, кто нашел бы их и доставил в усадьбу.
Девушек нигде не было.
Они словно растворились.
* * *
На основных улицах Триполи кипела жизнь.
Перемещались люди, повозки, ослики. Всадники и пешие неторопливо спешили по делам.
А в лабиринтах кварталов царило сонное безлюдие.
Две женские фигурки, закрытые с головы до ног покрывалами, бестолково кружились по извивам улиц этого глиняного муравейника уже не один час.
Жанна с Жаккеттой безнадежно заблудились.
Где-то, буквально за две стены от них, проносился галопом, в развевающемся белом бурнусе Абдулла, сверкая глазами и зубами. С гиканьем скакали воины шейха.
А здесь было тихо. Похожие, как близнецы, глухие с улицы дома, узкие проулки. Где-то высоко над стенами небо. В какой стороне христианский квартал – непонятно. Спросить нельзя никого. Остается безнадежно брести по бесконечным глиняным траншеям.
