Сторожиха выглянула из-за угла.
— Партизан! Что вам нужно? Кого вы ищете? Но это ведь вы…
— Да, это я, — сказал Мильтон без улыбки, удрученный тем, как она постарела: тело высохло, лицо осунулось, волосы стали совсем белыми.
— Друг синьорины, — сказала женщина, покидая убежище за углом. — Один из друзей. Фульвии нет, она вернулась в Турин.
— Я знаю.
— Она уехала больше года назад, когда вы, парни, затеяли эту вашу войну.
— Я знаю. И с тех пор у вас не было известий?
— О Фульвии? Старуха покачала головой. — Она обещала, что напишет, да так и не прислала ни одного письма. Но я все равно жду и когда-нибудь дождусь.
«Эта женщина, — думал Мильтон, тупо глядя на нее, — эта старая деревенская женщина получит письмо от Фульвии. С рассказом о ее жизни, словами привета и подписью.
Она подписывалась так:
— может быть, правда, не для всех, а только для него.
— Наверно, она послала письмо, да оно не дошло. — Старуха опустила глаза. — Фульвия хорошая. Горячая, капризная, может, но очень хорошая.
— Да.
— И красивая, очень красивая.
Мильтон не ответил — только оттопырил нижнюю губу. Это была обычная его реакция на боль, защитная реакция: красота Фульвии всегда отзывалась в нем щемящей болью.
Женщина как-то странно посмотрела на него и сказала:
— А ведь ей и восемнадцати-то еще нет. Тогда только-только шестнадцать исполнилось.
— Прошу вас, впустите меня в дом. — Против воли Мильтона, голос его звучал резко, гортанно. — Вы не представляете, как это… важно для меня.
— Ну конечно, — ответила она, ломая пальцы.
— Я посмотрю только нашу комнату. — Он попытался говорить мягче, но тщетно. — Я отниму у вас две минуты, не больше.
— Ну конечно.
Она откроет ему изнутри, для этого ей придется обойти вокруг дома, пусть он потерпит.
— Заодно сыну садовника скажу, чтобы посторожил во дворе.
— С той стороны, если можно. С этой наблюдает мой товарищ.
— Я думала, вы один, — сказала женщина, снова забеспокоившись.
— Считайте, что так и есть.
Женщина скрылась за углом, и Мильтон вернулся на площадку перед верандой. Он хлопнул в ладоши, чтобы привлечь внимание Ивана, и поднял руку с растопыренными пальцами. Пять минут, пусть подождет пять минут. Потом взглянул на небо, прибавляя важную деталь к будущему воспоминанию об этом волшебном дне. По серому простору, курсом на запад, скользила флотилия темных туч, тараня редкие белые облачка, которые тут же разваливались на куски. Налетел порыв ветра, встряхнувший деревья, — и по гравию зазвенели капли.
