— У Джордже, — сказал Шериф, — должно быть, в глазах потемнело от ярости. Он-то свою смену честно отстоял…
— Еще бы! — перебил его Мильтон. — Да во всей дивизии нет часового лучше, чем Джордже.
— Это верно, — согласился Шериф, — и неважно, только для себя он старается или для товарищей тоже. Важно, что, оберегая собственную шкуру, он оберегает и чужую. Это понятно. Как я сказал, у Джорджо в глазах потемнело от ярости. Он стал на колени и, точно зверь, скреб руками подстилку. «Почему ты не на посту?» И, не дожидаясь возможных оправданий, обложил Джека, да так, что самым мягким выражением было «сукин сын». Вина Джека — если считать это виной — в том, что он не объяснил сразу, в чем дело. Джек, по-моему, пожал плечами, буркнул что-то вроде «бессмысленно» и, кажется, плюнул на пол, в сторону Джорджо. Джорджо — прыг на него, и все же успел сказать; «Бессмысленно! Мы свое время отстояли, а ты нет, подлый трус!» — и навалился на Джека. Мы проснулись, но еще плохо соображали, у нас так одеревенели бока, так ломило все тело, что, пока мы поднялись с пола, добрая минута прошла. Я понял только, что Джек не на посту, и спросил почему, и заорал, чтобы он шел на пост, мол, чем он лучше других? Но Джек не ответил, ему было не до того. Джорджо схватил его за горло и, по всему, намеревался вогнать череп Джека в стену. И, сдавливая ему горло, не давая повернуть голову, он беспрерывно ругался: «Ублюдок! Хватит с меня вашего сброда! Вы никому не нужны — ни им, ни нам! Чтоб вам всем сдохнуть! Собаки, сволочи, вот вы кто, подонки!..» Джек не отвечал — он напрягал шею, не давал прижать себя затылком к стене. Даже на помощь не звал. Он дрыгал ногами, пытался отбросить Джорджо.
Все это я тебе вон как долго рассказываю, а на самом деле это продолжалось не больше полминуты. Прежде чем мы вмешались, Джеку удалось упереться ногами а грудь Джордже и отшвырнуть его, он полетел вверх тормашками на пол. Тогда я крикнул Джеку, чтобы немедленно объяснил, почему он в доме, и Джек, продолжая сидеть, ответил: «Бесполезно, я же сказал. Сам посмотри», — и толчком распахнул дверь. Мы посмотрели на улицу и поняли почему.
— Туман, — пробормотал Мильтон.
Чтобы описать туман, Шериф поднялся с лавки.
— Представь себе молочное море. Перед самым домом. Языки прилива норовили проникнуть в наш хлев. Мы вышли наружу осторожно и остановились в двух шагах от порога, чтобы не потонуть в этом молочном море. Мы с трудом различали друг друга, а ведь мы стояли в ряд, локоть к локтю. Впереди, перед собой, мы не видели ничего. Мы переступали ногами, чтобы убедиться, что под нами не облака, а твердая опора. — Он грузно опустился на скамью и продолжал: — Кобра захохотал, вернулся в хлев, поднял охапку хвороста и, выйдя, швырнул ее в пасть туману. Мы не слышали, чтобы хворост упал на землю.
