— Мильтон! — позвал снаружи Иван.
Он даже не обернулся, только дрогнули мускулы на скулах.
— А дальше?
— Что дальше? — спросила женщина.
— Фульвия и… он?
— Джордже на вилле больше не показывался. Но она уходила. Они назначали свидания. Он ждал шагов за пятьдесят, прижавшись к изгороди, чтобы его видно не было. Но я стояла наверху и видела, его выдавали светлые волосы. В те ночи лунища была яркая-преяркая.
— И долго это продолжалось?
— Аж до прошлого сентября. А потом началось светопреставление — перемирие, немцы. Потом Фульвия уехала отсюда с отцом. И слава богу, при всей моей любви к ней. Я была как на иголках. Я не говорю, что на их совести дурной поступок…
Вот он, полюбуйтесь, дрожит в своей форме цвета хаки, трясется как осиновый лист, карабин танцует за плечом, лицо серое, рот полуоткрыт, язык распух и прилип к гортани.
Мильтон притворно закашлялся, чтобы выиграть время и обрести дар речи.
— Скажите, когда точно Фульвия уехала?
— Двенадцатого сентября. Ее отец понял, что жить в таких местах станет куда опаснее, чем в большом городе.
— Двенадцатого сентября, — эхом откликнулся Мильтон. А он, где он сам был двенадцатого сентября сорок третьего года? Он вспомнил не сразу, с трудом. В Ливорно. Сидел, запершись в кабинке вокзальной уборной, голодный — три дня ничего не ел, одежда с чужого плеча — чем добрые люди поделились, то и напялил на себя. Уже почти теряя сознание от голода и невыносимой вони, он выглянул за дверь и увидел машиниста, застегивающего ширинку. «Откуда едешь, солдат?» — шепотом спросил тот. «Из Рима». — «А где твой дом?» — «В Пьемонте». — «Турин?» — «Рядом». — «Ну что ж, могу подбросить до Генуи. Отправление через полчаса, но лучше спрятать тебя сразу в тендере. Будешь потом похож на трубочиста, не боишься?»
— Мильтон! — снова позвал Иван, правда, уже не так настойчиво, но женщина вздрогнула, испугавшись.
— Знаете, вам, наверно, лучше уйти. А то я начинаю бояться.
Мильтон повернулся и пошел к двери. Мысль о том, что надо вежливо попрощаться с женщиной, давила непосильным бременем. Он зажмурился и сказал:
— Вы были очень любезны. И вы смелая женщина. Спасибо за все.
— Да не за что. Хоть вы и напугали меня своим ружьем, я рада, что вы пришли.
Мильтон в последний раз окинул взглядом комнату Фульвии. Он вошел в нее, веря, что это воодушевит его, придаст сил, а теперь покидал ее опустошенный, убитый.
— Большое спасибо. За все. Можете закрывать.
— У вас очень опасное дело, правда? — спросила женщина.
