Весьма неприятная ситуация. Подобного нельзя допустить!
Хотто поклонился Гомпати и, слегка запнувшись, произнес:
- Какая… необычная трактовка древнего текста. Верно, это господин Киндзиро Хамакура лично решил изменить пьесу. Никто бы иной на такое не отважился.
Несколько долгих мгновений таку-ханза казалось, будто господин его не слышит.
Затем тот расслабился, руки его перестали сжимать подлокотники, словно это было горло врага, и он откинулся на спинку кресла. Через четверть часа, не повернув в сторону Хотто головы, Син-ханза произнес:
- Я благодарен вам, господин Хотто. Вы были правы, не время и не место для выражения моего гнева.
Глава Средней ветви Черного Древа не отрывал глаз от сцены.
В это время на сцене юноша решил умереть, чтобы смыть позор, который он принял, нападая ради денег на горожан. Его возлюбленная предложила ему это печальное решение и решила последовать за ним дорогой смерти. Люди, которые дали оружие юноше, так и не были показаны. Последнюю половину часа зал был исполнен напряжения - кого же назовет господин Хамакура в качестве виновников пожара и самоубийства влюбленных?
Но нет, не было показано этих людей. Однако каждый, кто сидел в зале, очень хорошо понимал, о ком идет речь. И каждый из тех, что смотрел сегодня эту пьесу, сделал для себя выбор. Часто он был совсем не в пользу Черного Древа.
Пьеса закончилась. Влюбленные убили себя по древнему ритуалу. Тела Токуро и Хацуми лежали на вершине скалы и сильный ветер трепал их одежды.
Зал молчал, словно ни одного человека не было в нем. Затем взорвался, всплеснулся оглушающей волной хлопков одобрения.
Таку- ханза боялся повернуться к своему господину. Он был на грани того, что древние называли бесе -когда в человеке вздымаются самые темные и липкие чувства, когда разум исчезает и человеком руководит лишь страх.
И вдруг случилось невероятное…
Хотто услышал слева от себя сильный хлопок. Затем еще один. Хотто обернулся к господину, и увидел, что глава Средней ветви громко хлопал левой ладонью по правой руке. Он далеко отставил их от себя, руки обрели свою жизнь и волю и рвались к актерам. Устремив неподвижный взор на сцену, Ширай Гомпати хлопал все сильнее.
В глазах его плясало пламя.
То было не отражение огня, что недавно полыхал на сцене. Нет, это были далекие отголоски кровавого безумия, что ныне пряталось, но готовилось вскоре собрать свою смертную жатву.
Син- ханза жестоко улыбался, аплодируя гению сцены, который только что нанес сильный удар по задуманным Гомпати делам. Так неприятно, но так красиво! Глава Средней ветви сильно бил левой рукой по правой, и ничего не видел перед собой.
