Путешествие преображения опасно. Вы исчезнете, и в существование придет нечто новое. Вы приносите себя в жертву ради того, чтобы пришло новое, но эта жертва - великое блаженство, ибо вы творец — вы стали утробой для нового, для великого.
Я люблю всех, кто подобен тяжелым каплям, падающим одна за другой из темной тучи, нависшей над человечеством: они предвещают приближение молнии и гибнут, как провозвестники.
Смотрите, я — провозвестник молнии, я — тяжелая капля из грозовой тучи; а имя той молнии — Сверхчеловек.
Заратустра говорит, что пророк возвещает будущее, все ставит на карту ради будущего, умирает ради будущего, чтобы эта планета могла стать раем; так что этому человечеству не обязательно быть низким, не обязательно быть и дальше наполненным тем, что подлежит осуждению; чтобы это человечество стало чистым и невинным.
Это подобно тому, как перед самым дождем появляются облака — они просто возвещают начало дождя и молнии.
Заратустра говорит: «Я — провозвестник молнии. Я хочу, чтобы вы осознали: скоро появится сверхчеловек. Приготовьтесь принять его. Единственный способ встретить его — готовность пожертвовать собой».
Эта молния зовется сверхчеловеком, ибо эта молния - начало нового времени года, нового сезона.
Земля зазеленеет, мертвые деревья оживут, голые ветки покроются листвой, и все вокруг зацветет.
Я говорил вам, что называю сверхчеловека новым человеком, потому что в слове «сверхчеловек» есть оттенок превосходства. В существовании нет ничего высшего и ничего низшего — все уникально и различно. Новый человек будет уникален и самобытен. Новый человек не будет серьезным, новый человек не будет напряженным и беспокойным, он будет исполнен радости. Новый человек будет способен танцевать, петь и играть как маленький ребенок.
Новый человек — надежда всего человечества.
... Так говорил Заратустра.
28 марта 1987 года.
Возлюбленный Ошо,
Пролог часть 5
Произнеся эти слова, Заратустра снова взглянул на толпу и умолк. «Вот стоят они и смеются, — говорил он в сердце своем, — они не понимают меня: не для их слуха, речи мои.
Неужели надо сначала лишить их ушей, чтобы научить их слушать глазами? Неужели надо греметь, подобно литаврам, и трещать, словно проповедники покаяния? Или, быть может, верят они только заикающемуся?
Есть у них нечто, чем гордятся они. Как же именуют они предмет гордости своей? Они называют его «культурой», которая, по их словам, отличает их от пастухов.
