Мне нравится думать, что, несмотря на мою заношенную одежду, люди, сидящие за столиками на террасах кафе, обращают на меня внимание.
Однажды дама, сидящая перед крохотным чайником, окинула меня взглядом с ног до головы.
Счастливый, полный надежд, я вернулся. Но посетители улыбались, а официант искал меня глазами.
Еще долго я вспоминал эту незнакомку, ее горло, ее груди. Вне всякого сомнения, я ей понравился.
В постели, услышав, как бьет полночь, я был уверен, что она думала обо мне.
*
Ах! Как хотел бы я быть богатым! Меховой воротник моего пальто вызывал бы восхищение, особенно в предместье. Мой пиджак был бы расстегнут. Золотая цепочка пересекала бы жилет. Серебряная привязывала бы мой кошелек к подтяжке. Мой портмоне находился бы в нагрудном кармане, как у американцев. Наручные часы побуждали бы меня совершать элегантные жесты, чтобы проверить время. Я бы засовывал руки в карманы пиджака, большие пальцы наружу. И никогда бы не цеплялся ими за края жилета, как это делают нувориши.
У меня была бы любовница, актриса.
Мы бы с ней ходили пить аперитив на террасе самого большого кафе Парижа. Официант прокладывал бы нам путь, откатывая столики, как бочки. Кусочек льда всплывал бы в наших стаканах. На плетеных стульях прутья бы не раскручивались.
Мы бы ужинали в ресторане, где на столах скатерти и цветы со стеблями разной длины.
Она бы входила первой. Чисто вымытые зеркала отражали бы мой силуэт сто раз, как ряд газовых фонарей. Когда метрдотель склонялся бы, приветствуя нас, его манишка выгибалась бы от живота к воротнику. Скрипач-солист отступал бы на несколько шагов, чтобы упруго вспрыгнуть на подиум. Прядь волос упадала бы ему на глаза, как сразу после ванны.
*
В театре мы бы занимали ложу. Наклоняясь, я бы мог коснуться занавеси. Весь зал бы нас лорнировал.
Лампочки рампы позади их цинкового абажура освещали бы внезапно сцену.
Мы видели бы в профиль декорации, а за кулисами актеров, которые бы не размахивали руками.
Модный певец с пуговицами из стекляруса бросал бы на нас взгляд после каждого куплета.
Потом танцовщица вращалась бы на пуанте. Желтые, красные, зеленые огни прожектора, который бы ее преследовал, накладывались бы неточно, как цвета на лубочных картинках.
Утром мы бы ехали в Булонский лес, на такси.
Двигались бы локти шофера. Через дрожащие стекла дверей мы бы различали остановившихся людей, другие казались бы нам идущими медленно.
Когда на повороте такси нас смещало бы на сиденье, мы бы целовались.
