– Я имела в виду не это…
– Понимаю, – сказал я, отчего Эме несколько смутилась и взяла со стола мои наушники, приобретенные в лавке армейских излишков.
– Это чтобы слушать музыку?
– Нет. Это – чтобы не слышать ничего. – Приковав к себе внимание, я добавил, что иногда завязываю себе глаза. Да. Черной сатиновой лентой.
– Когда пишете?
– Угу.
– Но как же тогда вы пишете?
– Вслепую.
– Невероятно! – Она подперла щеку рукой с сигаретой и устремила на меня туманный взгляд. – Внутри у вас, наверно, столько происходит…
Не отрицая, я поднял брови.
– Вы в разводе?
– С какой же стати? – удивился я.
– О, пардон. Мадам на работе?
– На работе.
– Скоро вернется, значит.
– Вряд ли. На этой неделе мадам работает в Лотарингии.
– Это где-то на севере?
– Да.
– Видите? – Сокрушенный вздох. – Я даже Францию не знаю. Только Париж. Да и то… Эйфелева башня? Всю жизнь вижу, а не поднималась.
– Я тоже, – утешил я.
– Давно вы в Париже?
– Четыре года.
– Видите? А я здесь родилась. Может быть, это я такая? Никуда не хожу, всего боюсь. В отличие от моей сестры, которая шляется Бог знает где. На рю Сан-Дени была, вы представляете? Вы знаете, что такое рю Сан-Дени?
Я знал, конечно.
– И что вы думаете? Проститутки очень ей понравились. Теперь она мечтает стать проституткой, когда вырастет.
Мне Кристель, скорее, нравилась. Такой Гаврош. Правда, не очень адекватный. В саду Тюильри, засмотревшись на мальчиков, пускающих кораблики, упала в фонтан, и мы везли ее на такси – дрожащую в кое-как выжатом платье под моей кожаной курткой…
– Ничего не значит, – взял я под защиту ее сестру. – Фантазм. У кого не бывает.
– В девять лет? Нет, месье. У вас такая хорошая семья. На вашем месте я бы не очень поощряла дружбу вашей дочери… Скажите, у вас есть горячая вода?
– Есть вроде.
– Хотите, я посуду вам помою? А вы себе пишите и не обращайте на меня внимания.
Посуду я мадемуазель не уступил, поскольку привык за мытьем обдумывать сюжетные ходы.
Она деликатно затушила сигарету и потрогала свои волосы.
– Колонка у нас сломалась.
– Вот как?
– Ага. На грани взрыва.
Пепельные волосы мадемуазель, действительно, были грязноваты, и, глядя на меня, она, возможно, ждала предложения воспользоваться нашей ванной, куда вход за моей спиной был приоткрыт. Но я молчал. Ванна на львиных лапах была огромной, наполнялась медленно. Раздевшись, она бы околела под четырехметровым потолком, поскольку там, как комната – с окном во дворик и выходом на какую-то черную лестницу. Тайным. Им пользовались во время оккупации, но замок с тех пор не заржавел, что хозяин квартиры, месье Шнайдер, демонстрировал нам с женой без тени юмора: “Очень удобно в случае гестапо”.
