При слове «протокол» жильцы утратили любопытство и стали удаляться, обходя или осторожно переступая оцинкованный таз.
– Оформить-то недолго, – сказал Участковый по фамилии Мышкин и снова ушел на чердак.
Дворник за ним.
А мама потупилась под свинцовыми глазами Уполномоченной.
– «Посмертно»! – не выдержала Уполномоченная. – Моего, может быть, тоже посмертно!… Но его дети у меня кирпичи на головы представителей не бросают!
– Так это ты?! – вскричала мама, нависая над Александром. – Ты меня под монастырь подвел?
– Ничего себе «монастырь»! – сказала Уполномоченная. – Тут тюрьмой пахнет!…
– Слышишь?
Она наступала с искаженным лицом, а он пятился назад – пока решетка перил не остановила. Тогда он повернулся боком, пролез туда…
– А-ах! – нуло всё.
…и остановился на- выступе, взявшись за прутья. Над пролетом в семь этажей.
– Сашенька… – Там, за прутьями, мама села на корточки. – Иди сюда.
Он покачал головой.
Уполномоченная смотрела на него сквозь прутья, открыв рот, полный золотых зубов.
С чердака на площадку вышли Участковый Мышкин и дворник Африкан Африканыч.
– Ветрище там будь здоров! – сказал Участковый Мышкин и увидел Александра.
Дворник тоже увидел и аж крякнул…
– Вот я и говорю, – нарушил паузу Участковый, – что кирпичи те, видимо, сквозняком и выдуло.
– Это точно! – поддержал дворник. – Кладочка-то, считай, столетняя.
Уполномоченная ничего не сказала. Повернулась и пошла вниз, разгоняя своим видом последних любопытных жильцов.
– Ну? – подзывала мама из-за прутьев. – Иди, сынуля…
– А нас не оформят?
– Не оформят, не бойся… Давай.
– И в тюрьму не посадят?
– Ну что ты! Тетя пошутила.
Он толкнулся плечом обратно, и мама, сунув руки сквозь прутья, вытолкала его на площадку и больно прижала к себе, к поредевшему ожерелью деревянных прищепок.
– Ты это, Любовь батьковна… – донесся голос дворника. – Спустишься потом.
– На чаек? – недобро усмехнулся голос мамы.
– Чаек с кем другим будешь пить. По поводу прописки мне с тобой потолковать надо. Ясно?
К ужину мама возвращается. Толчком спины прикрывает дверь, расстегивает шубу, разматывает шерстяной платок.
– Уф-ф! – говорит. – Ну, кажется, пронесло!…
На коммунальной кухне зажжены обе газовые плиты, и снег на маме тает, унизывая всю ее радужным сиянием. Из-под железного крыла теплой бабушкиной плиты Александр смотрит на сияющую маму.
– Взял? – спрашивает дед.
– Взял.
– Все триста?
– Ага! «С другой бы, – говорит,- всю тыщу за такое слупил, но, учитывая многодетное положение…» Спасибо вам огромное, Александр Густавович! Я вам отдам, вот клянусь!…
