Что ж, она не только дожила, хотя попутно занесло в Америку, но почти уже пережила. При этом исчезло даже то счастье, что было. Первый год нового тысячелетия кончается, а “Германа все нет”.
Елку притащила из бейсмента, где весь застенок справа занимали подпольные владения супруга. Спускаясь постирать, туда никогда не заглядывала, а сейчас, сунувшись было в поисках добавочных елочных игрушек, обнаружила, что дверь заперта на ключ. С советской жестянкой, приколоченной для юмора: На объект не входить! Опасно для жизни!..
Елка была как настоящая, но сын захотел живую. Поставила в результате две. Соседи в округе обнесли миллионами лампочек снаружи свои дома и деревья. Сын подбивал приволочь из сарая по снегу раздвижную алюминиевую лестницу, влезть на стеклянную крышу и развернуться в праздничном безумии, нормальном для аборигенов (“Мы же американцы, мама?”), но максимум, на который пошла Полина в смысле экстерьера, было опутать проводами магнолию, которая по ночам призывно светилась на заснеженном откосе перед центральным входом в их стеклянный дом. Люди, которые бросали сравнивающий взгляд из машин, проезжающих внизу по дороге, должны были признать, что и этот дом готов к празднику.
Но к Рождеству муж не вернулся.
Миллениум в прошлом году встречали всей семьей на лыжах в горах Вермонта – именно там, в отеле, откуда Максу было некуда бежать, открылось, что без дури он себе места не находит. В России предаваться расширению сознания, конечно, легче. Может быть, поэтому не возвращается, что прокурил себе мозги в стране эксцессов?
Когда в колледже проходили механизмы защиты, Полине показалось, что она нашла ключик к его внутреннему миру. Компартментализация. Тогда Макс еще выслушивал, хотя уже болтал длинной своей ногой. Она спешила объяснить, что поняла сама. Как от напора противоречивых и даже взаимоисключающих чувств и “опытов”, в сознании, которое впадает в отрицание, происходит их диссоциация, а после заключение в разные отсеки. Типа камеры в тюрьме. “Понимаю, – говорил он, схватывая, как обычно, суть. – Способ организации неприемлемого путем дезинтеграции и изоляции частей. Хочешь сказать, что я в распаде?” – “Нет, но…” – “А тебе в голову не приходило, что тюрьма может восстать? Что мы, разведенные по разным камерам, объяты одним желанием? Снести все на хер стены и перегородки? Уничтожить заебавшую нас тюрьму изнутри?”
Может быть, этим он и занимается в России, восставший ее супруг?
