- Нет, не хочу, - сказала мать, - никак не хочу! И ты его тоже не хочешь... Ганс, иди-ка, голубчик, погуляй по саду. Сними эти доспехи, сейчас и без того жарко... - Она провела рукой по моему лбу. - Вон как ты вспотел!
- Вот, вот, внушай, внушай ему, что дело только в погоде! Ни при какой погоде, - закричал он, тараща глаза, и борода у него затряслась, - ни при жаре, ни при дожде ты не наденешь этого кровельного железа - и марш!.. Что ты делал?
- Ловил с Куртом щеглов, - сказал я, глядя на мать и выбирая удобную минуту, чтобы опять заплакать.
- И марш с Куртом ловить щеглов!
Мать сняла мои доспехи, аккуратно положила их на стул и поцеловала меня в макушку.
- Приходи потом в столовую, - шепнула она мне, - я тебе что-то дам. Но только не сейчас, а попозже. Ладно?
Я побежал отыскивать Курта. На пустыре его не было. Я пробежал мимо клумб - везде были следы его недавнего пребывания; здесь горшки с цветами стояли прямо на земле, там клумба была разрыта, кое-где приготовлены лунки, а около стены стояли садовые грабли и подле них лейка, полная воды.
- Курт, Курт! - позвал я.
Мне никто не откликнулся.
Я побежал на кухню. Тонкий голубой воздух стоял над плитой. Марта, разомлевшая, сердитая, иссиня-красная, как отварная свекла, наклонившись над плитой, колдовала над кастрюлями.
Около нее стоял камердинер дяди и что-то говорил.
Я прислушался.
- Затем все это мелко рубится, поливается уксусом, посыпается настоящим кайенским перцем, - еще по вкусу можно сюда добавить корицы, и, пожалуй, немного ванили, - и ставится в формах на лед.
Он говорил медленно, солидно и напоминал мне отца, объясняющего своим студентам особенности какого-нибудь доисторического черепа.
- Когда так при температуре ноль по Цельсию он простоит не менее восьми часов... - говорил камердинер.
- Нет, пригорит, обязательно пригорит! - вдруг сокрушенно воскликнула Марта. - Разве на таких дровах что-нибудь сваришь? - Она злобно поглядела на камердинера. - Ну, а щуку по-еврейски вы вашему барину готовите? спросила она с вежливой ненавистью.
Я побежал дальше.
Не было Курта и в его комнате. На столе стояла клетка со щеглами, и двое наиболее отчаян-ных, еще попискивая, взлетали, ударяясь о крышку клетки, неуклюже трепеща крыльями, и злобно бились о прутья; другие, уже смирившись, клевали коноплю или, нахохлившись, сидели на жердочках. Некоторые спали.
"Да куда же мог он деваться?" - подумал я в отчаянии.
И только в середине парка, на полянке, образованной небольшой липовой рощицей, я увидел Курта. Он быстро ходил взад и вперед, что-то бормоча себе под нос.
