Но я по-прежнему не подозревала о той поистине грандиозной беде, которой суждено было омрачить всю нашу жизнь – и моей матери и мою. Я видела, что у матери трагическое выражение лица, но объясняла это все тем же – ухудшением отношений между отцом и императором. Но оказалось, что дело совсем в другом.
В июне произошло событие, которому я не придала большого значения, хотя и не на шутку рассердилась.
Я знала о существовании Генри Фитцроя, знала, что он был для моей матери постоянным укором в том, что она не смогла родить сына.
В июне ему исполнилось шесть лет, и по этому случаю на торжественной церемонии Фитцрою вручили орден Подвязки. Удостоить такой чести ребенка было нелепо, но именно в тот момент королю было важно подчеркнуть любовь к сыну и показать всем, что из-за своего неудачного брака с женщиной, не способной даже сына родить, он и его страна оказались в таком плачевном состоянии.
Моя мать, естественно, не присутствовала на церемонии, – даже отец не придал этому значения, понимая, насколько ей это больно. Он же все продумал. Позднее я поняла, что каждый шаг в то время он делал, преследуя только одну цель.
Но торжества имели отношение и ко мне. Оказывая столь высокие почести своему незаконнорожденному сыну, отец, может быть, хотел возвысить его надо мной. Такая мысль могла любому прийти в голову. Но народ все равно не потерпел бы на троне бастарда.
Я не могла понять всего значения происходящего, хотя в свои девять лет уже столкнулась с вероломством правителей. Но я чувствовала приближение катастрофы, как цветок чувствует приближение грозы. При моем появлении замолкали разговоры, люди смотрели куда-то в сторону.
Вскоре после дня рождения Фитцроя в Лондон прибыл французский посланник де Во. Он приехал по поручению регентши Франции – матери Франциска, находившегося все еще в Мадриде.
– Зачем он пожаловал? – спросила я графиню.
– Чтобы обсудить с вашим отцом условия перемирия.
– У нас с Францией теперь мир?
– Будет.
– А как же союз с императором? Он недействителен?
– Но ведь война окончена.
– Значит, мы с ним уже не друзья?
– Все будет улажено по-хорошему, никому война не нужна.
– Тогда зачем сюда приехал французский посланник?
– Он договаривается с вашим отцом об условиях мирного соглашения.
– Странно. Мы их так ненавидели, а теперь проявляем такое гостеприимство…
– В этом и состоит дипломатия.
– Я не понимаю.
– Мало кто понимает суть дипломатии. Это – искусство под маской приличия и вежливости скрывать истину.
