— Я полагал, что вы, «мокрые спины»,[2] привыкли к такому обращению.
— Значит, «мокрые спины»? Нет, вы только на него посмотрите! На этого старого гринго с пистолетом! Как муженек провел утро? Представляю, как тяжело сидеть в кресле и читать газету! А я тем временем мотаюсь по магазинам!
— Должен же кто-то оставаться с Джейми, — сказал Дейв, когда жена уселась напротив него. — У ребенка стали проявляться бандитские наклонности… — Джейми улыбнулся на шутку отца. — Ему нравится разбивать грузовики.
— Не-е, — закричал Джейми, — я их спасаю.
— Сначала готовишь аварию, а потом спасаешь.
— Главное, что он все-таки их спасает, — сказала Челия мужу. — Кстати, как насчет чашки кофе для женщины, вернувшейся с войны?
— Конечно, дорогая. — Он встал и отправился на кухню.
Сержант сыскной полиции Дэвид Уилсон Питерс был высок, но несколько худощав, чтобы считаться крепким парнем. Он имел привычку немного сутулиться, когда разговаривал с теми, кто был ниже его ростом. Впрочем, заглянув ему в глаза, можно было понять, что этот человек способен доставить вам неприятности, даже если вы гораздо тяжелее его. Эти глаза были не столько жесткими, сколько бескомпромиссными — глаза человека, имеющего собственный кодекс чести, в котором каждое правило тщательно отобрано, проверено и не подлежит сомнению. И если закон на вашей стороне, вы найдете в нем человека, на которого можно положиться. Если нет — перед вами будет страж порядка, которого можно избить до полусмерти, но он все равно поднимется с пола и будет драться как черт.
В отличие от него Челия Питерс была маленькой и хрупкой, с глазами котенка или пантеры — в зависимости от того, в каком настроении вы ее заставали. У нее было семь братьев и три сестры — такие же маленькие и хрупкие, как она. Все они жили в Мехико. Челия познакомилась с будущим мужем, когда Дейв был там в отпуске, и через три недели они поженились. Братья и сестры навещали их время от времени, и, к большому облегчению Дейва, всегда поодиночке. Это были симпатичные ребята, но когда собирались вместе, выводили Дейва из себя своей испанской болтовней. Иногда ему нравился этот язык — когда они с Челией занимались любовью, она что-то шептала ему на своем родном испано-мексиканском. Это возбуждало его. Он никогда не рассказывал ей об этом. Тогда, наверно, она станет контролировать себя.
— А вот и кофе, — сказал он, входя в комнату с чашками в руках.
— Джейми, а ты что хочешь? Лимонад?
