Он протянул к ней руку:
– Есения…
Загадочность из ее взгляда моментально испарилась, а глаза приобрели жесткое выражение.
– Вас там беленой не накормили? – отстраняясь от него, спросила она.
Леонид перевел дух и, оценив свою несдержанность, признался, вставая:
– Белены не ел, это – солнечный удар. Осознал, каюсь, больше этого не повторится! – «…в ближайшие два часа», – добавил он про себя. – Пойдем, отнесем вещи в мои апартаменты и – на море!
Она с сомнением взглянула на него, но потом взяла свою сумку и пошла рядом.
Домик, в котором должен был жить Леонид, спрятался в глубине территории, утопая в зелени.
Они поднялись на крыльцо и вошли в коридор, из которого отходило несколько дверей – в ванную, туалет и четыре жилые комнаты. Дверь Леонида оказалась третьей.
Пока он возился с ключом, дверь в соседнюю комнату распахнулась, и их взору предстал огромный мужчина лет пятидесяти пяти, в широченных семейных трусах до колен и с утюгом в руке.
Увидев их, он потешно ойкнул и захлопнул дверь. Через секунду он появился вновь уже без утюга и в импровизированной тоге из покрывала.
– Я вижу: нашему полку прибыло! – прогрохотал он, протягивая Леониду руку. – Очень рад, меня зовут Кузьма Григoрович, я из Харькова.
Рука Леонида, которую он самонадеянно не считал маленькой, утонула в ладони гиганта и захрустела от его пожатия.
– А вас как звать-величать, соседи? – продолжая сжимать то, что осталось от руки Леонида, любопытствовал Кузьма Григорович.
– Леонид Аркадьевич, – простонал тот, вырываясь от него. – А это… – тут Леонид замялся, но решил играть до конца, – моя племянница, Есения, можно просто Сенечка, мы ее так дома называем – по-семейному.
У Есении округлились глаза, она уже было потянулась за своей сумкой, но Кузьма Григорович впал в такой восторг, что, забыв о своем экстравагантном наряде «a la древние греки», налетел на нее, заставив вжаться в стену:
– Это ж надо! Имя какое у тебя, дочка – Енисея! Что-то широкое, природное, вольное, от могучей реки – все тебе в жизни должно быть под силу!
– Не Енисея, а Есения, – поправил его Леонид, а сам заторопился открывать дверь: нужно было срочно объясниться с Есенией, вон, какие взгляды бросает! Не дай бог сейчас развернется и уйдет! Хорошо, что Кузьма Григорович весь коридор перегородил.
– Все равно, что-то природное, родное! – продолжал восторженно грохотать Кузьма Григорович, совсем их оглушив.
«Теперь у него ассоциации с сеном, наверное», – подумал Леонид и, не удержавшись, хмыкнул.
