- И что ж ты мне крутишь гайки, когда неделю?
Правы были оба: это наша неделя состояла из шести дней; ученическая из четырех. Каждый класс имел два свободных дня, кроме воскресенья; три пропущенных дня и составляли почти неделю.
Отчитав прогульщика, Иван Федорович отпускал его. Если кроме прогулов обнаруживались двойки, виновный направлялся к папе Карло. Дверь кабинета закрывалась наглухо - там шел тихий разговор. Медникова не приглашали. В этих случаях Карл Иванович не жаловался, что плохо говорит по-русски.
Однажды он задержал меня после уроков. Это было на второй год, я уже не кормила и не бежала домой, сломя голову. Он приказал мне пойти в библиотеку и наклеить какие-то старые таблицы по русскому языку на новый картон. Я взвихрилась: это не дело учителя, я не клейщик, моя работа - в классе... Вспомнить не могу без отвращения к себе, что я ему нагородила. Он тоже вспылил. Мы орали друг на друга минут пять. Потом я ушла, а он вывесил в учительской очередной выговор. Это он любил - вывешивать выговора. Когда через два года я переходила в другую школу, в моем личном деле, выданном мне Карлом Ивановичем, не оказалось ни одного из этих выговоров. Из характеристики явственно следовало, что без меня педагогическая работа города Ленинграда немедленно развалится. Эту характеристику он писал для МГБ. На второй год работы меня вызвали на Литейный. Пришлось уйти с уроков я пошла отпрашиваться к папе Карло.
- Кута? - спросил он мрачно. Я положила перед ним повестку.
- Што им нато?
Я невнятно объяснила, что, вероятно, ничего особенного, может быть, просто отдадут бумаги отца...
Это было в пятницу, после первого утреннего урока. В субботу мне надо было явиться ко второму уроку вечером. Я пришла за полчаса - в дверях школы маялся Карл Иванович. Увидев меня, он побагровел:
- Кте ты шлялся? - произнес он громовым шепотом, схватил меня за шиворот и потащил в свой кабинет. - Почему фчера не прихотил на урок?
- Я поздно освободилась. Уже не было уроков.
- Ну, што им нато?
Я что-то соврала. Не хотелось говорить, что мне предстоит высылка, как дочери врага народа. Папа Карло с сомнением посмотрел на меня:
- А польше ничефо?
- Ну, что вы, Карл Иванович, кому я нужна, ведь вы же знаете, что я ни в чем не виновата...
- Я снаю, - сказал он угрожающе. - Моя твоюротная прата и сестра, и тятька тоше не пыла финофата. Ну, ити. Я плохо кафару по-русску...
Через три дня он вызвал меня с урока.
