Толпа приближалась. Достигла сыпучих бугров кяриза. Шла через поле. Ее отделяли от дома три обвалованные нивы. Толпа одолела мелкий арык, стала наполнять неровную, в мертвых колосьях делянку. Двое в накидках скакали, махали руками, что-то кричали толпе. Вели ее на пули. Взывали к небу, где пламенно, жарко светила заря. Флаги в заре казались черными, лишь иногда по ним пробегала шелковистая зелень. Патронташи крест-накрест отсвечивали медными бликами. Кологривко водил своей мушкой по флагам, накидкам, по волнистой толпе, которая переступила следующий вал, заливала вторую делянку.
«Когда же, майор?» – думал он, ожидая приказа стрелять.
– Аллах акбар! – дышало близко, рядом, катилось впереди толпы, как невидимый щит. Заслоняло ее от пуль. Давило, разрушало любую преграду.
И навстречу этому гулу из глинобитного дома, из пробитых дверей выбежал лейтенант Молдованов. Промчался мимо Кологривко, шаркая ногами в бурьяне. Вынесся в поле, держа впереди автомат.
– Как русские умирают!.. – кричал он тонко, удаляясь навстречу толпе. – Как русские умирают!..
Кологривко чувствовал – за спиной лейтенанта рвется, клубится горячий вихрь безумия. Лейтенант бежал, меняя направление, останавливался, притоптывал, бросался влево и вправо. Казалось, он вытанцовывает неистовый танец – то ли «яблочко», то ли кадриль. Пускается вприсядку, кружится волчком.
Он начал стрелять, продолжая кричать, поворачиваясь в разные стороны. И толпа смешалась. Флаги колыхнулись, опали. Крики «Аллах акбар!» утратили стройность, превратились в неразборчивый гвалт.
Он бил по толпе, метался, и в него навстречу полетели вспышки и очереди, множество, с разных сторон, находили, помещали в свой фокус. Настигали, пробивали, подталкивали, не давали упасть. И он, пробитый множеством пуль, поддерживаемый ими, подгибал ноги. Рывками, дергаясь вверх, опускался. Рухнул, шевелился, а в него стреляли, окружали его клубами пыли.
– Огонь! – крикнул майор. – Огонь, шкура-мать! – Ударил долго, трескуче.
И прапорщик вслед ему, будто проткнул тугой нарыв, стал стрелять сквозь бурьян в близкую, рассыпающуюся, мечущуюся по полю толпу.
На поле его пули рвали одежды, живую плоть, расщепляли приклады. Промахивались, прочерчивали по земле прерывистые пыльные линии. В ответ из толпы стреляли. Одни залегали на поле, другие вскакивали, бежали вперед. Снова валились. Отворачивали, катились вспять. Их останавливали тонкими окриками, взмахами флагов. Пули летели вокруг Кологривко, дырявили глину стены, косили бурьян, и он, расстреляв магазин, подхватил душманский, лежавший на земле автомат. Видел, как пуля вошла в убитого, пробила шею и тот дернулся, как от боли.
