Или позже, в Карабахе, он охранял Поляничко, когда тот, тяжелый и грузный, с прилипшей под мышками рубахой, громоздился в люк транспортера. Они катили из Агдама вверх к Степанакерту, и весь путь до города был ожиданием взрыва и выстрела. Армяне, угрюмые, группами, с небритыми синеватыми лицами, казались врагами, по которым вот-вот начнет стрелять автомат.
Он рассказал об этом Белому генералу, удивляясь свежести памяти, неисчезнувшему чувству опасности.
– Ну а, скажем, спецоперации… Устранение лица или объекта… С этим приходилось встречаться?
Устранение главаря, командира боевой группировки. Фотография кишлака с самолета – соты домов и наделов, клетки полей и садов, струйки арыков. Среди глиняных куполов и сушилен отмеченный крестиком дом – жилище муллы Насима. На бреющем, двумя вертолетами, уклоняясь от зениток душманов, прорвались в кишлак, отработали из всех установок. Смели глинобитный дом, взорвали стены и башни, спалили дворы и постройки. Прижимаясь к блистеру, он успел разглядеть: охваченная пламенем лошадь, и в седле, заваливаясь, скачет убитый наездник.
– Хорошо, – сказал генерал, докуривая сигарету. – Мне было интересно узнать. Я вам дам ответ. Не сейчас. Вы слышали, наш друг из «Русского золота» приглашает на презентацию. Там и увидимся, продолжим наш разговор.
Хлопьянов кивнул. Он не рассчитывал на немедленный успех, но все же был разочарован. Генерал обошелся с ним, как с предметом. Осмотрел, изучил и отложил. Генерал мог использовать его, как сложный компьютер для решения уникальных задач. Или как взрыватель и капсюль для снаряда и мины. Худые пальцы генерала аккуратно ввинтят его в металлический корпус заряда, а потом последует взрыв, клочья растерзанной плоти, и ему никогда не узнать, в чем был смысл операции, какого врага он унес с собой в смерть.
В комнату, где они завершали беседу, вошел охранник с мускулистым бычьим загривком. От порога, перетаптываясь расставленными натренированными ногами, сообщил:
– Телевидение… Хочет снять крестный ход… Ихний режиссер хочет вам слово сказать…
– Зови! – оживился Белый генерал, и в его холодных серых глазах впервые загорелся живой блеск нетерпения.
В комнате появился полнеющий молодой человек с пухлыми вертлявыми бедрами. Улыбался, бегал глазами по комнате, фиксируя убранство, ракурсы, источники света. Его курчавая голова крутилась, маленькие ручки жестикулировали. Хлопьянов с мгновенным отторжением узнал в нем известного телеведущего, чьи передачи долгие годы оскорбляли и унижали армию, разъедали государство, и в офицерской среде Хлопьянова считались самыми мерзкими и непотребными на телевидении. Хлопьянов помнил, как этот курчавый ведущий в страшные дни августа, когда безвольные коммунисты отдали власть, и шла охота на последних государственников, и толпы на площадях ревели, требуя голов мятежников, этот телеведущий, азартный и потный, как спаниель, объявил с экрана телефон, по которому следует доносить на сторонников путча.
