"…на фоне стрельчатого окна, забранного цветным мозаичным стеклом, смягчающим свет, падающий в залу.
Кардинал Данетти, пятясь, покинул комнату.
С некоторой растерянностью Амансульта вдруг поняла, что она находится не в рабочем кабинете. И с той же растерянностью смиренно опустила глаза – светлобородый человек у окна, смиренно присевший на низенькую скамеечку, несомненно, был папа, великий понтифик, апостолик римский. Правда, на нем была простая сутана, а монсеньоры и камерарии, как это полагается при официальных встречах, отсутствовали.
Так и должно быть, успокоила себя Амансульта. Кардинал Данетти обещал устроить как бы случайную встречу, другой просто не могло случиться. Это, собственно, и есть та обещанная кардиналом как бы случайная встреча, а посему нельзя терять ни минуты.
Амансульта заговорила.
Папа, неподвижный доселе, внимательно на нее взглянул.
Она хороша, подумал папа с некоторой печалью. Я много слышал о ней и никто не сказал неправды об ее внешности. Ее походка легка, ее глаза светлы, она привлекает внимание. Она, наверное, еще не грешна – в том смысле. Но все в ней греховно.
Ее черты совершенны, подумал папа, ощущая какую-то сложную и непонятную тревогу. У нее ясные глаза, это характерно для всех Торкватов. Ее отец великий грешник и богохульник барон Теодульф, говорят, загубил жену и не раз поднимал руку на священнослужителей, но при этом уже дважды становился на стезю святого гроба, совершая великие подвиги. Говорят, барон-богохульник Теодульф груб и несовершенен, а вот каждая черта его дочери совершенна.
Это плохо.
Это несет печаль.
Совершенство человеческое не вечно. Оно не надолго. Дуранте вите. Только на время жизни, не больше. Никогда не больше. Только на время жизни. Только на время жизни. А жизнь человеческая коротка. Господь всегда милостив, смерть не дремлет.
Папа действительно ощущал некую странную, непонятную и печалящую его тревогу.
От утра до вечера изменяется время. Будущее родится, прошлое умирает. Все скоротечно, все течет. Мы все умираем, пока живем, и перестаем умирать, когда перестаем жить.
У нее совершенные губы, подумал папа, глядя на Амансульту. Ее губы полны и от природы греховны, они налиты будущим великим грехом. Ее губы – красиво окрашенное естественное зло.
Лучше умереть для жизни, чем для смерти, печально подумал папа. Смертная жизнь есть не что иное как живая смерть. Всегда внезапно приходит беда, обрушивается несчастье. Дочь барона Теодульфа привлекает внимание. Внимание это нечисто, ибо вызывается кипением неразумной молодости, терпким грехом жизни. И при этом она говорит о будущем. О каком-то странном и непонятном будущем. В ней, кажется, нет необходимого смирения. Ее кротость, кажется, искусственна. Забывая о дне сегодняшнем, она все время почему-то говорит о дне будущем и думает о дне будущем, но почему-то от волнения у нее греховно припухают губы.
