Да, на востоке.
Там, в жгучих песках, где обитают неверные, кобылы оплодотворяются ветром. Там мясо верблюда, будучи сваренным, продолжает расти. Там из песков, расплавленных полдневным жаром, рогатые муравьи, величиной с собаку, выкапывают рогами самородное золото. Там сарацины истязают воинов христовых, попавших в их нечистые руки.
Кто выкупит барона?
Кто поможет девице Амансульте?
Где взять лишнее золото, где найти лишние безанты и марки?
Разве каждый сосед в округе, помнящий хозяина замка Процинта, не желает лютой смерти барону?
Выкуп, потребованный сарацинами, огромен. Действительно огромен. Барон томится в неволе уже два года. Вместо льстивых баллад, сочиненных льстивыми трубадурами, вместо богохульного рева всегдашних собутыльников барон слышит только птичью речь неверных, а может, даже и речь не слышит, запертый в глухую каменную клетку, мгла которой темнит его выпуклые неистовые глаза.
Ни один сосед в округе не пожелал помочь девице Амансульте, прозванной Кастеллоза.
Хуже того, маркграф Девер, пользуясь отсутствием барона, попытался отрезать от ее владений изрядный кусок леса и объявил несколько ее деревенек своими, хотя хорошо знал – земли, имущество и люди барона Теодульфа, паладина, ушедшего в святое странствие, истинного воина христова, отнимающего у неверных гроб Господень, находятся под покровительством самого папы.
До Рима далеко.
Кастеллоза не стала искать правды в Риме, хотя начальник папской канцелярии епископ Данетти приходился ей родственником. Всего лишь за восемь дней крепкие дружинники Амансульты, собравшиеся по первому ее зову, дотла выжгли несколько отдаленных деревенек маркграфа Девера, угнали его многочисленных лошадей, даже пытались штурмовать сам каменный замок маркграфа и, хотя замок не был взят, вернулись в Процинту, победно вздымая боевые значки, укрепленные на поднятых копьях.
Ведьма. Так говорят об Амансульте.
Истинно ведьма. В самом верхнем узком окне донжона – башни, выше всех встающей над замком, тревожно теплится по ночам свет. В тихой зале, украшенной старыми выцветшими гобеленами, при свечах, а иногда и при факелах, грея озябшие руки у огня, пылающего в огромном камине, Викентий из Барре, тщедушный монах с маленькими, всегда воспаленными глазами, тихий, как мышь, но упорный, как старая умная крыса, восстанавливает старые списки. Монах Викентий называет эту залу библиотекой. Именно в этой зале, расположившись с Амансультой, он подолгу рассуждает о познании вещей божеских и человеческих. Наклонясь к камину, он иногда чертит на остывающей, все еще как бы дышащей золе пути небесных созвездий палочкой для черчения математических фигур, а иногда произносит странные, непонятные Ганелону слова.
