– Ну, очистим. С чем ты останешься?
– Я сказал оставить, покинуть помещение, убраться! – поразился Петров их нелепому буквализму.
– Уйдем мы, явится нКва.
– Не знаю, что это за тип, – разозлился Петров, – но хорошо ему тут не будет.
– Ты это зря. Ты пожалеешь, – шипел Коротышка, дергаясь, как плохое изображение на экране.
Незнакомцам явно не хотелось уходить.
Но лимит их прав впрямь был исчерпан. Подергавшись, пошипев, они исчезли.
Пожав плечами, Петров сердито побрел на кухню варить кофе. Он так и не понял, зачем Коротышке и Длинному понадобился его дневник. Явно Сонькины проделки. Даже хотел позвонить ей, но раздумал. Ночью трубку поднимет не она, а этот мусульманин. С чашкой кофе в руках он вернулся в комнату, приговаривая вслух:
– Ну, хмыри! Ну, пиджаки кожаные!
– Я и сам поражаюсь, парень!
– Явиться ночью! Рыться в чужих вещах! Ничтожества!
– Самые настоящие, парень!
– А ты кто такой? – удивился Петров, водворяя в горшок распластанное на стене живое дерево.
В кресле сидел невесть откуда взявшийся бодрячок.
Крепкий, грубоватый, хорошо выбритый, облаченный в неброский, но качественный костюм. Квадратные плечи, квадратные уши. Правда, как и предыдущие гости, время от времени он подрагивал и дергался.
– Ты один? Тут никого? Ты ведь не врешь, парень?
– Я никогда не вру, – зачем-то преувеличил Петров.
– Тогда мы от души поболтаем, – обрадовался бодрячок.
– О Листках? – неприятно догадался Петров.
– Ты прав. Занятная штучка, – еще больше обрадовался бодрячок. – До такого не каждый додумается.
И весело предложил:
– Поздравь меня, парень!
– С чем, собственно?
– Я тебя нашел!
Наверное, Ян Сваммердам, сын голландского аптекаря и большой любитель живой природы вот так же лицемерно поздравлял несчастных подопытных амеб с тем, что они попали под его ланцет. Успех для науки и амебы продолжат жизнь.
Похоже, это нКва, решил Петров, рассматривая бодрячка.
И не ошибся.
При всей своей непосредственности и грубоватости нКва оказался существом страшно дотошным. А земное слово парень употреблял так часто и с таким упоением, что сразу было видно – далось оно ему далеко не сразу.
Петров, правда, отрезал:
– Никакой болтовни!
– А Листки, парень?
Петров взбесился.
Глядя на бодрячка, он заявил, что видит его в первый раз.
Глядя на бодрячка, он заявил, что расхотел спать и прямо сейчас пойдет в душ, и по этой причине пусть бодрячок проваливает. Наконец, заявил Петров, у каждого своя дорога. Куда ведет твоя, не знаю, заявил Петров, но моя ведет в лабораторию.
